– Твой выбор, Экель, принадлежит не тебе одной.
Фантазия моя была слишком возбуждена первыми успехами, чтобы позволить мне усомниться в моей способности подарить жизнь существу столь чудесно и сложно устроенному, как человек.
Мэри Шелли, «Франкенштейн»,
из корабельных архивов.
– Я называю это место Теплицей, – заметил Мердок, проводя Рашель Демарест к люку.
Здесь было светло, и Рашель очень не нравилось, как шарахаются от Мердока молодые клоны. Она и сама была клоном, и ей доводилось слышать жуткие рассказы об этом месте. Ей хотелось задержаться, остановить происходящее. Но это был ее единственный шанс проникнуть в узкий круг соратников Оукса и Льюиса. Мердок крепко стиснул ее локоть, и Рашель знала, что при малейшем колебании он может сломать ей руку.
Остановившись у люка, Мердок глянул на свою подопечную.
«Эта больше никаких прошений подавать не станет», – удовлетворенно подумал он.
Голубоватая кожа на длинных, нервно вздрагивающих руках казалась ледяной.
– Возможно, мы с вами могли бы договориться, – заметила она, невзначай соприкоснувшись с Мердоком бедром.
Искушение было велико… но эта синеватая кожа!
– Извините, но это стандартная процедура для всех наших работников. Есть вещи, которые мы должны о вас знать… и вещи, которые стоит узнать вам.
Мердок и вправду сожалел о том, что должен был сделать. Он смутно помнил кое-что из случившегося с ним самим во время посвящения в Комнате ужасов. А кое-что – не помнилось, и это было еще страшнее. Но порядок есть порядок.
– Это то самое место, что у вас называется Комнатой ужасов? – прошептала Рашель едва слышно, не сводя взгляда с защелки люка.
– Это Теплица, – поправил Мердок. – Все эти прекрасные юные клоны… – он махнул рукой куда-то за спину, – явились отсюда.
Рашель захотелось оглянуться. В задних рядах толпы клонов она замечала странных уродцев, расцвеченных порой еще более странно, чем она сама. Но что-то в манерах Мердока остановило ее.
Он приложил ее ладонь к сенсорной панели у люка: «Записываем время входа». Панель слегка обожгла кожу.
Мердок невесело улыбнулся, свободной рукой дернув рубильник, запускающий механизм шлюзовой камеры. Люк с шипением открылся, и Мердок втолкнул Рашель в камеру.
– Вперед.
Дверь захлопнулась за ней, но Рашель не обернулась. Внимание ее приковал отворяющийся внутренний люк. Только когда он распахнулся полностью, она поняла, что гротескная статуя за ним – живое существо, помещенное в тяжелую раму, точно картина. И… по щекам этого создания текли слезы.
– Заходи, лапушка, – прохрипело оно, прихрюкивая.
Рашель осторожно ступила в комнату, чувствуя взгляд Мердока, направленный на нее через потолочные сенсоры. Развешанные по углам световые трубки наполняли помещение кровавым мерцанием.
Когда люк закрылся за ее спиной, химера ухватила Рашель за локоть и вытащила в центр комнаты.
«У него слишком длинные руки…»
– Я Джессуп, – прохрипело существо. – Закончишь здесь – иди ко мне.
Рашель оглядела окруживших ее ухмыляющихся существ – самцов и самок. Попадались среди них даже более уродливые, чем Джессуп. Короткорукий уродец с раздутой башкой, перегнувшись пополам, вцепился в собственный неимоверно огромный напряженный член и ткнул им в сторону гостьи.
«Они все настоящие, – осознала Рашель. – Это не сон, не кошмар!»
Доходившие до нее слухи даже отдаленно не передавали весь ужас этого места.
– Клоны, – прошептал Джессуп за ее плечом, будто читая мысли. – Все здесь клоны. Все обязаны жизнью Хесусу Льюису.
«Клоны? Это даже не клоны. Это рекомбинантные уродцы!»
– Клоны – это люди, – выдавила Рашель.
Все еще стискивающий член большеголовый приблизился к ней на один шаг.
– Клоны – это вещи, – ответил Джессуп твердо, но все с тем же похрюкиванием. – Так говорит Льюис. Так есть. Тебе некоторые из них могут… понравиться.
Он двинулся прочь, но Рашель ухватила его за руку. Как холодна его плоть!
– Нет… погоди!
– Да? – Хрюк.
– Что… что здесь творится?
Джессуп оглядел кольцо выжидательно застывших уродцев.
– Это лишь дети, просто дети. Им всего пара недель.
– Но они…
– Льюис может за несколько дней вырастить взрослого клона.
– Дней? – Рашель готова была тянуть время под любым предлогом. – Как… я хочу сказать, энергия…
– Мы здесь питаемся «порывом». Льюис говорит, ради этого его люди изобрели «порыв».
Рашель непроизвольно кивнула. Голод… будет неимоверно усугублен массовым изготовлением эликсира.
– И Льюис научился многим замечательным штучкам. От келпа. – добавил Джессуп, нагнувшись к самому ее уху.
Она глянула ему в лицо – слишком широкое для безгубого рта и высоких острых скул, глазки-бусинки, покатый лоб и острый подбородок. Взгляд ее скользнул ниже – могучая грудь и продавленное средостение… узкие бедра и длинные ноги… Он был… нет, не он – оно было обоеполо, и теперь Рашель поняла причину беспрестанного хрюканья. Оно трахало себя. Мелкие мышцы в паху сокращались, шевеля…
Рашель резко отвернулась, лихорадочно соображая, что бы еще сказать.
– Почему ты плачешь? – Голос ее сорвался.
– Я плачу всегда. Это ничего не значит.
Большеголовый снова шагнул вперед, и весь круг двинулся вместе с ним.
– Пора веселиться, – проговорил Джессуп и грубо толкнул Рашель в объятия большеголового.
Чьи-то лапы схватили ее, вцепились… а затем память оставила ее, и, слыша потом долго-долго чьи-то вопли, она лишь вяло раздумывала – не воет ли это она сама.
Отличительный признак религии – абсолютная зависимость. Она позиционирует фигуры просителя и дарителя. Проситель пользуется ритуалами и молитвами, чтобы повлиять на (иными словами, обрести власть над) дарителя. Следует отметить сходство между подобными отношениями и абсолютной монархией. Подобная зависимость просителя дарует тому, кто имеет власть над ключевыми элементами этого взаимоотношения – ритуальными принадлежностями и освященными формами молений, то есть капеллану, власть, сравнимую с властью умаливаемого дарителя.
«Обучение капеллан-психиатра», документация Лунбазы, из корабельных архивов.
Раджа Томас брел по переходам Колонии рядом с Ваэлой таоЛини, волоча на плече, как и его спутница, желтый гермокостюм со снятым дыхательным шлемом. Снаружи занимались первые лучи Реги, но здесь царил мягкий золотой свет деньстороны, привычный для каждого колониста, когда-либо побывавшего на борту.