«Я схожу с ума. Точно».
Она стиснула выступающий живот, точно пыталась руками остановить его безумный рост.
Хали Экель осторожно постучала в люк и, не дожидаясь ответа, приотворила створку ровно настолько, чтобы проскользнуть в щель. Заперев дверь за собой, она поправила прибокс на бедре.
– И что ты узнала? – поинтересовалась она.
Ваэла обвела рукой груду голозаписей вокруг кресла.
– Кто это снимал?
– Корабль. – Хали пристроила прибокс на подлокотнике кресла.
– В них нет того, что я хочу знать.
– Корабль не гадалка.
Ваэла удивилась ответу. Временами ей казалось, что Хали готова сообщить ей нечто о Корабле, нечто важное, личное, тайное, но время исповеди все не приходило – только такие вот загадочные фразы.
Хали приладила холодный платиновый пуп прибокса к запястью девушки. Левую руку пронзил мучительный зуд и тут же стих.
– Почему мой ребенок растет так быстро? – спросила Ваэла. Тень ужаса вновь коснулась ее рассудка и тут же отступила.
– Мы не знаем, – ответила Хали.
– Что-то не так. Я чувствую.
Слова прозвучали безжизненно, бесстрастно.
Хали поглядывала то на индикаторы прибокса, то на лицо Ваэлы.
– Мы не можем этого объяснить, но уверяю тебя – помимо скорости роста, все в твоем эмбрионе совершенно нормально. Твое тело за несколько часов совершило работу нескольких месяцев.
– Но почему? Или ребенок…
– Все анализы в пределах нормы.
– Но не может же быть нормальным, что…
– Корабль заверяет нас, что ты получаешь все необходимые питательные вещества. – Хали коснулась патрубка, ведущего к корабельному сосцу.
– Корабль заверяет!
Взгляд Ваэла почему-то приковал шнур, соединявший датчик на ее руке с прибоксом. Хали затребовала кардиоскан.
– Пульс – в норме, – проговорила она, – давление – в норме, биохимия крови – тоже в норме. Полный порядок.
– Нет!
Чтобы вложить в голос хоть каплю гнева, потребовалось такое усилие, что Ваэла запыхалась от натуги. Что-то в ней не желало, чтобы девушка волновалась, тревожилась, боялась.
– Плод развивается в среднем со скоростью двадцать три часа за час вынашивания, – отозвалась Хали. – Вот единственное отклонение.
– Но почему?
– Мы не знаем.
На глаза Ваэлы навернулись слезы, потекли по щекам.
– Я верю Кораблю, – проговорила Хали.
– Я уже не знаю, кому верить.
Помимо воли Ваэла обернулась к патрубку, жадными глотками втягивая в себя питательный эликсир. Слезы высохли. Не отрываясь от патрубка, девушка наблюдала за Хали. Как значительно каждое ее движение – даже когда она просто подкручивает регуляторы прибокса. Что за странная особа эта Хали Экель – по-бортовому коротко стриженные волосы, черные, как у Керро Паниля, это нелепое колечко в ноздре…
«И она такая зрелая для своих лет».
Вот в чем была главная загадка Хали Экель. Она утверждала, что никогда не спускалась на нижсторону. Здесь, на борту, жизнь не сводилась к простому выживанию, как на планете. Здесь хватало времени для вялой праздности, для хитростей житейских, здесь всегда находились под рукой корабельные архивы. Но глаза у Хали Экель были нижсторонние.
Утолив голод, Ваэла оторвалась от сосца и поглядела Хали в лицо.
«Могу ли я поведать ей о голосе Керро у меня в голове?»
– У тебя меняются 'граммы, – заметила Хали. – О чем ты думаешь?
Ваэла залилась густым румянцем.
– О Керро, – заключила Хали.
Ваэла только кивнула. Когда она пыталась выговорить его имя, у нее все еще перехватывало в горле.
– Почему ты сказала, что дирижаблики забрали его? – спросила медтех. – С нижстороны сообщают, что он погиб.
– Дирижаблики спасли нас, – ответила Ваэла. – С чего бы им передумать?
Под внимательным взором промолчавшей Хали Ваэла смущенно опустила веки. «Понимаешь, Хали, я слышу его в своей голове. Нет, Хали, я не сошла с ума. Я слышу Керро».
– А что такое – бежать П? – вдруг спросила медтехник.
Глаза Ваэлы распахнулись.
– Что?
– В твоем досье сказано, что ты потеряла любовника – он бежал П. Его звали Джим. Что это такое – бежать П?
Ваэла поведала ей об Игре – вначале медленно, сбивчиво, потом все уверенней.
– Я не из-за этого думаю, что Керро жив, – добавила она, сообразив, почему Хали пришло на ум спросить.
– Зачем дирижабликам забирать его?
– Они мне не объясняют.
– Я тоже хочу, чтобы он был жив, Ваэла, но…
Хали покачала головой, и Ваэле показалось, что она видит в глазах медтехника слезы.
– Ты его тоже любила, Хали?
– У нас были… прекрасные минуты. – Она покосилась на вздувающийся живот Ваэлы. – Не такие, но все равно прекрасные.
Хали тряхнула головой и занялась прибоксом – запросила очередной скан, оцифровала, записала.
– Зачем ты сохраняешь мои данные?
«Она следит за мной, – подумала Хали. – Осмелюсь ли я солгать?»
Но надо же как-то рассеять страхи, порожденные обследованием и безответными вопросами.
– Я покажу тебе, – ответила Хали.
Вызвав только что сохраненные данные из памяти компьютера, она вывела график на учебный экран за голопроектором. Лучом-указкой она проследила за ходом тонкой красной черты по зеленой сетке.
– Вот твоя кардиограмма. Смотри – ритм медленный, ровный.
Она вызвала другую запись. На красную линию наложилась желтая, бившаяся быстрей, слабей.
– Сердце ребенка.
Пальцы Хали снова пробежались по клавишам.
– Когда ты подумала о Керро, случилось вот что.
Две черты забились в едином ритме, слившись совершенно на протяжении доброй дюжины циклов, потом разделились.
– И что это значит? – спросила Ваэла.
Хали сняла с ее руки датчик и принялась убирать прибокс в футляр на бедре.
– Называется синхрония, а что это значит – мы сами понятия не имеем. В корабельных архивах подобное состояние ассоциируется с определенными психологическими феноменами – исцелением верой, например.
– Исцеление верой?!
– Без вмешательства научной медицины.
– Но я никогда…
– Керро показывал мне архивы. Целитель входит в устойчивое физиологическое состояние, доходящее порой до транса. Керро называл его «симфонией мысли».