– Зачем? Зачем вы хотите погубить Та-Кемет? – извиваясь в путах, простонал Амени.
– Мы? Меньше всего мы хотим гибели нашей земли! – горячо откликнулся Шошонк. – Поэтому я и пошел, чтоб остановить тебя! Это ты, забывший свое место безумец, едва не погубил Черную Землю! Однажды великий Ра уже обрек людей смерти за непокорство – с тех пор мы, потомки вымоливших прощение, существуем лишь по воле богов! Боги делают фараона – фараоном, жреца – жрецом, а земледельца – земледельцем. Мы живем, когда угодно богам, и умираем, когда угодно им. Если им угодно напустить на нас демонов – мы принимаем бедствие и смиренно молимся в храмах о милости! И вот тогда Черная Земля будет жить, ибо такова воля богов!
– Мериб… Ты же лекарь, ты же спасаешь людей, как ты мог… – глядя вслед женщине под покрывалом, простонал Амени.
– Разве ты забыл, что все лекари, как и воины, – жрецы Сехмет? – развел руками Мериб. – Ведь это она – повелительница мора и войны!
И тогда Амени захохотал. Он дергался в путах, извиваясь на каменном полу, и не мог остановится.
– Будет вам и мор, и война! – наконец выкрикнул он, глядя в изумленные лица Мериба и Шошонка, лекаря и жреца. – Будет вам все, что вы сами пустили на Черную Землю!
Он еще не знал, что засуха и неизбежный голод вызовут восстание и от края до края Черная Земля окажется залита кровью. Сам фараон и советники его попадут в руки восставших, а жрецов разъяренная толпа разорвет на части. Храм, в котором они сейчас находятся, будет разрушен до основания. И тогда караулящие у границ великого царства племена варваров-гиксосов ворвутся в долину Нила, не оставляя за собой ничего живого [15] .
Он еще не знал, но уже чувствовал – великое зло пришло в мир. И оно будет еще не раз возвращаться.
Разбрызгивая покрывающую мостовую осклизлую грязь, густо замешанную на выплеснутом из окон содержимом ночных горшков, тряская карета с грохотом пронеслась мимо. Прикрываясь тяжелой корзиной, Лисбет шарахнулась в сторону, но вылетевшие из-под вихляющихся колес лепешки вонючей жижи все равно густо усеяли подол платья. Идущая впереди Мэри Джейн обернулась и с упреком уставилась на сестру поверх закрывающей рот пропитанной травами повязки.
– Что? Я не виновата! – сквозь плотную ткань такой же повязки приглушенно запротестовала Лисбет.
– Ты никогда не виновата, – продолжая буравить младшую сестру гневным взглядом, отрезала Мэри Джейн.
– Зато ты всегда права! – буркнула Лисбет, перехватывая корзину поудобнее.
– Придержите язычок, мисс, когда с вами разговаривает старшая сестра! – отчеканила Мэри Джейн и зашагала дальше, обиженно выпрямив спину.
Лисбет под повязкой показала сестре язык и пошлепала следом. Карета давным-давно скрылась из виду, и теперь узкая улочка была пустой и кладбищенски тихой – лишь трещали дрова в сложенных возле домов кострах, да сквозь клубящийся черный дым можно было разглядеть на заколоченных дверях алые, будто кровью вычерченные, кресты и надпись «Боже, смилуйся над нами!». Занавеси на покрытых грязью окнах порой двигались, словно кто-то глядел изнутри на опустевшие улицы, и это было страшно, как шевеление земли на свежей могиле.
Трудно поверить, что еще недавно улицы были плотно забиты каретами и повозками – лондонцы, те, что побогаче, бежали из умирающего города. Первым уехал добрый король наш, Карл, со своим веселым двором, а теперь вот и…
– Видела, чья карета? – в спину сестре спросила Лисбет.
– Докторская, – не оглядываясь, буркнула Мэри Джейн. – Хорошие доктора уж все померли, плохие – сбежали.
– А мы… – после недолгой паузы тихо пробормотала Лисбет. – Мы не можем… тоже уехать? Ну хоть пешком уйти?
– Сер-ти-фи-ка-та… – Мэри Джейн перевела дух после длинного слова – и оглянулась на сестру даже с некоторой гордостью – во как смогла! – Ну, бумажки, что мы с тобой здоровы… нам нынче в мэрии никто не даст, а без сертифата, сер-ти… – Мэри Джейн благоразумно решила не вступать в новый бой с мудреным словом и закруглилась, – без проклятой бумажки нас из Лондона не выпустят и ни через один английский город не пропустят! Да у нас здесь еще и дела есть, – с преувеличенной бодростью сказала она. – Не оставлять же город вот этим… – и Мэри Джейн гневно содрала со стены целый свиток пришпиленных листков.
Даже и не глядя, Лисбет знала, что там – подобными объявлениями пестрели нынче все стены. «Несравненная микстура против чумы, никогда не применялась ранее», «Единственно действенная лечебная вода против чумы», «Знаменитый врач, недавно приехавший из Голландии, где во время прошлогоднего чумного мора вылечил массу людей», «Матрона, только что прибывшая из Неаполя, совершала чудеса во время последней чумы в Италии, когда умирало по 20 тысяч человек за день» [16] .
– Неясно только, какие чудеса она совершала – может, сама их и уморила! – потрясая листком, процедила Мэри Джейн. – На страхе наживается, крыса поганая!
– Крыса! – Лисбет истошно взвизгнула и отчаянно метнулась за юбку сестры.
Здоровенная крыса восседала на мостовой у самого подола Мэри Джейн. Черную шкуру покрывали круглые шары нарывов, из лопнувших сочился гной и тяжелыми каплями падал на булыжную мостовую. Длинный голый хвост в гнилых струпьях. Крыса подняла острую, всю в язвах, морду и уставилась на сестер пристальным взглядом крохотных глазок.
– П-пошла, – запинаясь, пробормотала Мэри Джейн и топнула ногой.
Крыса растянула узкую пасть в совсем человеческой злобной ухмылке. Острые грязно-желтые зубы были покрыты кровью.
Мэри Джейн попятилась и толкнула Лисбет задом, так что девочке тоже пришлось отступить.
Крыса неспешно поднялась на лапы и шагнула следом. Так они и двигались вдоль улицы – Мэри Джейн, прикрывающая Лисбет, и крыса, наступающая на них неумолимо, как чума наступала на несчастный Лондон весь этот страшный год. И только слепые окна начисто вымерших домов глядели на них, и от качающихся полотняных занавесок исходил жуткий, удушливый шепот.
В спину Лисбет ударил жар, и от подола длинной юбки потянуло горелым.
– Мы сейчас свалимся в костер, сестрица, – ломким от ужаса голосом пролепетала девочка, не сводя глаз с приближающейся крысы.
– Вот и хорошо, – сквозь зубы процедила Мэри Джейн, и Лисбет с удивлением поняла, что голос сестры дрожит вовсе не от страха, а от ярости.
Мэри Джейн оттолкнула Лисбет, протянула руку к костру – так и оставшийся в ее ладони бумажный ворох закурился черным дымом, на кончике появился мелкий тлеющий огонек.