— Попытка того стоит.
— Ничего не выйдет. — Он посмотрел на горизонт и прищурился, как будто снег, сверкавший в лунном свете, слепил его. — То, что случилось сегодня… Дело не в крови, а в узах между вами. Вы двое — часть одного целого, а мы с тобой единым целым никогда не были.
Я положила руку ему на плечо:
— Балтазар, мне жаль.
Он пожал плечами:
— Мне не хуже, чем раньше. И… я счастлив за Лукаса. Честно.
Я быстро приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Балтазар улыбнулся, но я чувствовала, что он хочет остаться один. Так что я пошла назад, надеясь, что полиция поверила в нашу версию событий.
Разумеется, они поверили. Им было куда проще решить, что в школе прорвало трубу и ее затопило, вода на морозе замерзла, в каретном сарае произошло короткое замыкание и начался пожар. Неужели они будут верить перепуганным подросткам, бормочущим какую-то чушь о привидениях?
Не знаю точно, что напишут в официальных отчетах, но заканчиваться все они будут одинаково: академии «Вечная ночь» больше не существует.
Ближе к рассвету Ракель с Даной отвезли всех нас в город, где они сейчас жили. Их мотель не отличался изысканностью, но был чистым и безопасным, с кучей свободных номеров. Если усталая супружеская пара, управлявшая мотелем, и удивилась семерым гостям в два часа ночи, они ничего не сказали.
Родители тоже ничего не сказали, когда я пошла в номер к Лукасу. Мама даже проверила его повязки и велела утром намазать раны неоспорином. Он с трудом сглотнул и кивнул, и я поняла, что он скучает по своей матери и по ее заботе.
Наверное, мама с папой думали, что мы немедленно бросимся друг к другу в объятия. Мне нравилась эта идея, но нам с Лукасом требовалось принять этой ночью множество решений — решений, определяющих всю нашу дальнейшую судьбу.
Когда мы остались в комнате вдвоем, я помогла ему снять куртку и рубашку. Каждое движение заставляло его морщиться. Я сказала:
— Знаешь, теперь, раз ты снова стал человеком… если хочешь позвонить Кейт…
— Не хочу. — Он посмотрел мне в глаза, и, хотя взгляд его был печальным, я поняла, что он говорит это искренне. — Я все еще люблю маму и всегда буду любить. Но теперь я понимаю, что она… ограниченна. Не в состоянии видеть дальше собственного страха. Может быть, когда-нибудь я смогу… сообщить ей, что произошло. И с ее души упадет огромная тяжесть, если она узнает, что я снова человек. Но видеть ее я больше не хочу. Никогда.
Я села на кровать рядом с ним.
— Тебе грустно?
— Нет. Я уже довольно давно понял, что мы с ней никогда больше не будем вместе. — Он коснулся моей щеки и улыбнулся. — И разве я могу сегодня грустить? Господи, Бьянка, ты… чудо.
Я поймала его руки.
— Ты снова жив, — голос мой дрожал, — и можешь выбрать себе любую жизнь, какую захочешь. Поэтому я просто хочу тебе сказать, что ты свободен. Волен принимать собственные решения. Даже если… даже если это значит… оставить меня.
— Что? — Лукас уставился на меня, словно не мог поверить ни единому слову. — С какой стати я вдруг оставлю тебя?
— Ты больше не обязан сражаться с вампирами или призраками. И сам мне говорил, как сильно хочешь жить нормальной жизнью, а теперь она перед тобой. Лукас, ты можешь пойти учиться в колледж, как мечтал когда-то. Встретить обычную живую девушку и никогда, никогда больше ни на кого не нападать и не учиться убивать. — Я больше не могла смотреть ему в глаза. — Однажды ты женишься. У тебя будут дети. Этого я тебе никогда не смогу дать.
Лукас потрясенно смотрел на меня и молчал. Конечно, ему нужно взвесить все, что я сказала. Я и не ожидала, что он согласится сразу, но ему придется признать, что все это правда. Со временем он сможет осуществить свою давнюю мечту: жить, как все остальные люди. Иметь дом, работу, семью. Навсегда забыть о прежних битвах.
И тут он спросил:
— Откуда ты знаешь?
— Откуда я знаю что?
— Что у нас не может быть детей.
Он застал меня врасплох. Честно говоря, я никогда не думала, что у меня когда-нибудь будут дети; у большинства вампиров их не бывает, мои мама с папой — редчайшее исключение. А теперь я стала привидением, чем окончательно подтвердила эту невозможность.
— Лукас, я умерла!
— И твои родители тоже.
— У меня нет тела.
Он взял мое лицо в свои ладони так нежно, что я задрожала.
— А мне кажется, что есть.
Если я хотела, то могла обрести тело, так? И вроде бы не существует никаких ограничений по времени.
— Мы не знаем, возможно ли это, — возразила я. — И не можем быть в этом уверены.
— Это значит, мы не можем быть уверены, что это невозможно. — Лукас улыбнулся, его темно-зеленые глаза сияли. — Бьянка, до сегодняшней ночи никто и не мечтал, что ты сможешь вот так вернуть меня к жизни, а ты это сделала. И мы найдем способ. Я не говорю о детях, точнее, не только о детях. Я хочу сказать — не важно, что нас ждет впереди. Мы сможем с этим справиться. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы дать тебе уйти.
Меня охватила радость.
— Ты уверен?
— А ты? — На его лице промелькнуло сомнение. — Ты самое поразительное сверхъестественное существо на свете, а я просто парень, который в конце концов состарится.
— Я сделаю так, чтобы мои волосы тоже поседели, — пообещала я. — И добавлю себе морщин, когда они появятся у тебя. — Я и не думала, что можно одновременно смеяться и плакать. — Но, Лукас, а как же нормальная жизнь?
— Забудь про все нормальное. — Он усмехнулся. — Мы будем исключительно необычными.
Мы поцеловались, и в первый раз после того, как он превратился, между нами не осталось ни преград, ни сомнений.
Стоило немного сосредоточиться, и оказалось, что мне не нужно снимать с себя одежду. Я захотела, чтобы она исчезла, и на мне остался только коралловый браслет с серебром.
Теперь, когда Лукас был живым, а я нет, все происходило по-другому, намного лучше. Когда мы были вместе, я чувствовала все то, что чувствовал он, ощущала его наслаждение вместе со своим. И его прикосновения больше не были просто соединением нервов и нейронов и вызывали не просто физический отклик. Теперь его прикосновения стали тем, чем они были на самом деле, — выражением нашей любви, и это возбуждало меня так, как не смогло бы ничто другое.
— Бьянка, — прошептал Лукас мне в шею. Его дыхание снова было теплым, и аромат его кожи плыл вокруг меня. — Ты моя жизнь.
— А ты моя.
Это было правдой. Его сердцебиение, его мышцы, все, что делало его человеком, находило во мне такой сильный отклик, какой не находила моя собственная жизнь. Во мне сливалось все то чудесное, чем одаривало меня сверхъестественное, и то чудесное, что давала жизнь. Вот что означает быть закрепленным на якоре — быть любимым.