— Ага, — повторил Кубац еще более ехидно. — Элад был здоров как лошадь. Уж это я точно знаю.
— Лошади тоже умирают, — возразил Ршава. — Кстати, наши только что едва не сдохли.
— И мы тоже, — заметил чародей. — Но не просто так. Кто-то постарался, чтобы такое случилось. Эти проклятые хаморские шаманы… Так вы утверждаете, что не верите, будто что-то погубило Элада?
Уже не впервые Ршава пожалел, что плохо умеет лгать. Он с удовольствием ответил бы Кубацу, что не считает, будто одно как-то связано с другим. Ответил бы… но не смог.
— Так о чем вы его спросили? — рявкнул Кубац.
— Стану ли я вселенским патриархом. — Ответ сам сорвался с губ. Уж не использовал ли маг какие-нибудь небольшие чары, чтобы вытянуть его?
Судя по тому, как моргнул чародей, такого он услышать не предполагал.
— И он ответил до того, как умер?
— Нет. — Ршава покачал головой. — Может быть, он увидел ответ, но не произнес его.
— Жаль, — буркнул Кубац.
— Да, я тоже так думаю, — согласился Ршава.
Вопрос не давал ему покоя с того момента, когда Элад скончался в его кабинете. Что увидел предсказатель? Станет ли Ршава патриархом? Или не станет? Какое несчастье произойдет в зависимости от любого из ответов?
Он подумывал о том, чтобы предложить золото другому предсказателю. Возможно, смерть Элада лишь совпадение. Возможно. Как Ршава ни пытался, он не мог заставить себя в это поверить. Жители Скопенцаны предположили, что смерть Элада была совпадением. Они перестанут так думать, если и второй предсказатель умрет при таких же обстоятельствах.
Тяжело вздохнув, Ршава тронул лошадь с места. Кубац поехал следом. Они почти не разговаривали весь остаток пути до Скопенцаны.
Слезы жгли глаза Ршавы. Пусть Скопенцана не столица: ни один город в мире не мог соперничать с Видессом, даже Машиз, столица Макурана. Ршава был уверен, что сам макуранский Царь Царей не стал бы это оспаривать. Пусть Скопенцана не родной город прелата, который тот оставил, — все равно это аванпост цивилизации.
По стенам города вышагивали мужчины в шлемах, с копьями на плечах. Они не были воинами в полном смысле этого слова. То были городские ремесленники, раз в неделю на полдня оставлявшие свою обычную работу для поддержания иллюзии, будто в Скопенцане есть гарнизон. С расстояния они походили на солдат — тех, что ушли на гражданскую войну. Может быть, хаморы посмотрят на них, решат, что Скопенцана готова отразить любую атаку, и отправятся разорять близлежащие деревни и фермы. В этом случае городское ополчение сможет считать, что свою задачу оно даже перевыполнило.
Но что если варвары не уйдут?
Станут ли ополченцы сражаться? Вероятно. Будут ли они сражаться храбро? Некоторые, несомненно, будут. Смогут ли они сражаться настолько хорошо, чтобы не пустить врага в город? Кто сможет ответить на этот вопрос, пока ополченцы не проявили себя в деле?
Ршава пробормотал молитву Фосу, слегка выделив «пекущийся во благовремении» и «великое искушение жизни». Он произносил ее и в ту минуту, когда Кубац с остальными магами нацеливали чары на хаморов. Пользы от молитвы для него и для чародеев не оказалось никакой. А теперь он молился о том, чтобы благой бог пощадил Скопенцану, на которой лежала лишь малая часть (если вообще лежала) грехов за то, что творилось на юге.
Ворота оказались закрыты, и на душе у Ршавы от этого немного полегчало. Кто-то — скорее всего, Зауц — воспринял ситуацию всерьез. Тяжелые створки приоткрылись ровно настолько, чтобы впустить прелата и мага. Затем, покряхтывая от натуги, стражники-любители снова закрыли их и неуклюже опустили на место громоздкие запорные брусья.
— Как прошло дело, чародейный господин? — приветливо окликнул Кубаца один из ополченцев.
Ршаве он был знаком, во всяком случае в лицо. Он делал глиняные тарелки и горшки. Это у него получалось мастерски. А вот какой из него получился солдат?.. Это уж совсем другой вопрос.
Прежде чем ответить, Кубац быстро и вопросительно взглянул на Ршаву. Прелат кивнул — едва заметно, но четко. Если Кубац не скажет правду сейчас, она все равно всплывет, и довольно быстро.
Вероятно, поняв это сам, Кубац вздохнул и ответил:
— Боюсь, дело кончилось совсем паршиво. Варвары не только отбили наши чары, но и ударили в ответ так сильно, что мы не смогли отразить. Плохой оказался день, и кочевники даже сейчас движутся к городу.
— Да как такое могло случиться? — изумился гончар.
— Легче, чем любой из нас мог представить, — ответил Ршава. — Легче для них.
Кубац печально кивнул, соглашаясь.
Стражники у ворот заговорили между собой, и затем другой из них — столяр, знаменитый в городе не только прекрасной мебелью, но и веслами, спросил:
— Но если это так, что нам теперь делать?
Прелат и чародей переглянулись.
— Молиться, — ответил Кубац, опередив Ршаву. — Молиться и надеяться, что хотя бы молитвы нам помогут.
— Если не помогут молитвы, не поможет ничто и никогда, — заявил Ршава.
Кубац не пожелал уступить в споре. Если учесть катастрофу, постигшую чародеев и их спутников, его слова, пожалуй, прозвучали не так пугающе, как могли бы при других обстоятельствах:
— Я бы так сказал, святейший отец, — ответил он. — Судя по тому, что мы видели, есть вероятность, что не поможет уже ничто.
— Что молитва может сделать, она сделает, — сказал Ршава. — Я и весь наш город будем молиться так, как не молились никогда.
* * *
У Ршавы имелось немало поводов жаловаться на Скопенцану. Зима здесь была таким ужасом, о котором он и понятия не имел, пока не приехал на дальний север. Город, казалось прелату, отстал от времени на много лет. Даже местный акцент был старомодным. Суть большинства жалоб Ршавы сводилась к тому, что Скопенцана не столица. Однако на набожность горожан он не жаловался никогда.
Не мог он на нее пожаловаться и сейчас. Хотя после зимнего солнцестояния дни пошли в рост, они все еще оставались короткими и очень холодными. Тем не менее люди начали приходить в главный храм (и другие храмы города) задолго до восхода солнца. Ршава мог быть недовольным архитектурой главного храма: по сравнению со столичными он был и провинциальным, и архаичным — но не численностью и энтузиазмом прихожан.
Когда он направлялся по центральному проходу к алтарю, люди кланялись и очерчивали на груди солнечный знак Фоса. Ршава был облачен в свое самое роскошное одеяние — почти целиком из золотой парчи, богато украшенное рубинами, изумрудами, сапфирами и жемчугом. Пожалуй, оно было слишком роскошным для провинциального прелата — такие одежды подошли бы вселенскому патриарху.
(Он не будет думать об Эладе. Не будет… кроме тех случаев, когда не сможет не думать.)