«Чепуха, сынок. Ты обязан жить дальше, обязан, насколько это в твоих силах, навести порядок». Он так отчетливо услышал голос отца, что резко повернул голову в отчаянной надежде, что дихган каким-то чудом уцелел. Но, насколько хватал глаз, степь была пуста, лишь ворона пронзительно каркнула, взмыв в небо.
— Что ты тут делаешь, глупая птица? — Абивард махнул рукой через плечо: Богатая пожива вон там.
Время от времени он видел скачущих по степи зайцев. Один их вид вызывал в нем жгучий голод, но охотиться на зайцев с мечом — все равно что пытаться в воздухе подбить муху мухобойкой. А времени расставить силки и ждать не было…
Однажды он заметил лису, преследующую зайца. Он пожелал, чтобы ей повезло больше, чем ему самому.
Хотя ел он очень бережливо, к середине третьего дня сушеное мясо кончилось. После этого к чувству тревоги прибавилось постоянное голодное урчание в животе. На берегу ручья он поймал пару лягушек, выпотрошил их кинжалом и съел сырыми. Доев лягушек, он пожалел лишь о том, что опрометчиво выбросил в воду кишки.
На следующем водопое он поискал еще лягушек, надеясь, вдруг попадется черепаха или неосторожная минога, но ничего не поймал.
К вечеру четвертого дня он достиг Дегирда. Ему хотелось снять исподнее, нырнуть и переплыть реку, но он знал, что при своей нынешней усталости и изможденности скорее всего утонет, не достигнув южного берега. Не мог он и пустить через реку конька и плыть, держась за него, — животное было не в лучшем состоянии, чем он.
— Значит, надо к мосту. — В последнее время Абивард частенько разговаривал сам с собой, за неимением других собеседников. Но если мост уже разрушен или хаморы перешли его… Об этом он старался не думать.
До темноты он отъехал от реки примерно на полфарсанга. Он решил, что, скорее всего, хаморы, занятые поиском затерявшихся в степных просторах беглецов, направятся по северному берегу Дегирда. Незачем облегчать им жизнь.
Если они уже прочесывают берег, значит, мост определенно разрушен или захвачен неприятелем. Но об этом Абивард тоже старался не думать.
Голод разбудил его до рассвета. Он оседлал степного конька, поражаясь его выносливости. Конечно, макуранский конь мог везти на себе больший вес и быстрее преодолевать небольшие расстояния, но этой длинной изнурительной поездки на юг определенно не выдержал бы. Абивард очень старался дать коньку возможность отдохнуть и набраться сил, но знал, что всех его стараний недостаточно.
Он встретил восход, глядя на Дегирд, но приближаться к реке не стал. Лишь изредка он выезжал на берег, чтобы напоить коня и напиться самому. Он не гнал, сколько еще осталось ехать на восток, чтобы добраться до моста.
— Узнать это есть только один способ, — сказал он и, пришпорив своего конька, пустил его рысью.
Солнце поднялось выше и выжгло предрассветный холод. Стало жарко. Абивард вспотел, но страдал от жары гораздо меньше, чем мог бы. Недели две назад он в такую же жару ехал этими местами на север, с головы до ног облаченный в железные доспехи. Теперь от них остались лишь шлем да кованые сапоги, но в исподнем он чувствовал себя несравненно легче, чем будь на нем кольчуга и кожаная прокладка.
Уж не мост ли там, впереди? Ему уже пару раз казалось, будто он видит мост, но потом он убеждался, что его ввели в заблуждение речные глиняные отмели.
Однако на сей раз ошибки не было: перед ним был мост, а возле него всадники в макуранских доспехах, которые невозможно спутать ни с чем, по-прежнему стояли на страже, охраняя ворота в поверженную мечту о победе. Но даже если мечта и была мертва, мост еще мог сохранить жизнь макуранским воинам.
«Или хотя бы одному из них», — мысленно произнес Абивард.
Он выжал из уставшего степного конька самую высокую скорость и как одержимый замахал руками отряду, по-прежнему верно стерегущему отступной путь к свободе. Двое макуранцев оторвались от отряда и рысью поскакали к нему, взятые наизготовку копья метили ему чуть выше пупка. Абивард с ужасом понял, что они готовы продырявить его. Как-никак он ехал на хаморском коне.
— Не надо, ради Господа! — хрипло прокричал он. Спасшись от кочевников, быть убитым своими — слишком уж много злой иронии в такой судьбе.
Копья заколебались, когда всадники услышали родной язык.
— Кто ж ты такой? — крикнул один из них. Под кольчужным подшлемником не было видно лица, что придавало всаднику еще более зловещий вид.
— Абивард, сын Годарса, дихгана надела Век-Руд, — отвечал Абивард, стараясь говорить как истинный макуранец, а не как степняк, пытающийся пересечь Дегирд, замаскировавшись под макуранца.
Воины переглянулись. Тот, кто заговорил первым, спросил:
— Так это твой отец дихган или ты сам?
— Конечно, он, — не раздумывая, сказал Абивард, но тут же был вынужден поправиться:
— Он был дихганом. Он погиб вместе с моим родным братом и тремя сводными. Остался один я.
— Угу, да еще и на степной лошадке, — произнес копейщик по-прежнему с подозрением. — Как же ты уцелел в битве, если вся твоя семья погибла? — В словах этих отчетливо звучало: «Когда же ты струсил?»
— Мой конь наскочил на яму и сломал ногу в самом начале атаки, — ответил Абивард. — Потому-то я и не угодил в траншею и не попался, когда на нас хлынули проклятые кочевники. А этого конька мне удалось оседлать, когда он вырвался из давки. С тех пор на нем и передвигаюсь.
Макуранцы вновь переглянулись. Тот, который до сих пор молчал, произнес:
— Что ж, вполне возможно.
— Истинно так, — согласился второй и вновь обратился к Абиварду: — Проезжай. Теперь Макурану понадобится каждый мужчина, которому удастся спастись. А мы уже перестали надеяться, что кто-то еще сюда доберется. Собирались подпалить мост, чтобы не дать кочевникам перейти реку.
— Удивительно, что они еще не показывались здесь, — сказал Абивард.
— А с какой стати? — спросил более разговорчивый копейщик. — Когда сокрушили войско, они, можно сказать, сожрали всего барана, набили брюхо и не намерены выскребать из котла крохи навроде тебя.
Это доходчивое сравнение показалось Абиварду вполне резонным. Он кивнул и направился к мосту, второй воин окликнул его:
— Эй, пускай лошадку тихо и осторожно. Мы уже облили мост минеральным маслом, он теперь скользкий, что твоя арбузная корка. Как сами перейдем, так и запалим его.
Абивард кивнул и помахал рукой, показывая, что слышал эти слова. Степной конек затрепетал ноздрями, почуяв вонь минерального масла, всхрапнул и затряс головой. Абивард, не обращая на это внимания, направил его вперед. Осторожно ступая, конек двинулся по черной вонючей жиже, разлитой по северной части моста. В некоторых частях Макурана минеральное масло использовали для освещения вместо воска или сала. «И как только они переносят такую вонь?» — подумал Абивард.