— Ты будешь писать письма здесь, в спальне? — спросила Рошнани. — Я хочу посмотреть, как ты будешь выписывать каждое слово, и попробую определить, что они означают.
— Перо и чернильница у меня здесь есть. Посмотрим, не найдется ли пары кусочков пергамента. — Абивард держал чернильницу и тростниковое перо в ящике небольшого шкафчика возле кровати, вместе с ножами, несколькими монетками, полосками кожи и другими мелочами. По крайней мере раз в день ему приходилось рыться в этом ящике — ведь невозможно предугадать, когда что-нибудь более всего похожее на хлам окажется вдруг очень нужным.
Он удовлетворенно хмыкнул, наткнувшись на кусок пергамента величиной с ладонь. Одним из ножичков он аккуратно разрезал его пополам. Каждого из двух кусочков было более чем достаточно для тех записок, которые он намеревался послать.
Он вынул пробку из чернильницы и положил ее на шкафчик. Туда же он положил первый кусочек пергамента, потом обмакнул перо в чернильницу, склонился и начал писать. Рошнани присела на кровать рядом с ним, так близко, что грудь ее оказалась прижатой к его боку. Это было приятно, но он старался не отвлекаться.
«Потехе час, — сказал он себе. — А делу время».
Поскольку он не знал, хорошо ли умеет читать Охос, и поскольку Рошнани только начала изучать буквы, он старался писать особенно четко и разборчиво, хотя обычно из-под его пера выходили сущие каракули.
— Охос? — воскликнула Рошнани. — Ты только что написал имя моего брата.
Через минуту она добавила:
— А вот и твое имя! — От радости она чуть не прыгала.
— Оба раза правильно, — сказал он, свободной рукой обнимая ее за талию.
Она прижалась к нему еще теснее, запах ее волос заполнил его ноздри. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы думать о письме. Закончив, он подождал, когда высохнут чернила, и вручил письмо ей:
— Сумеешь прочесть?
Она сумела, слово за словом, медленнее, чем он писал. Она вся взмокла от усилий, но была чрезвычайно горда собой.
— Я все поняла, — сказала она. — Ты хочешь знать, сколько Смердис отобрал у Охоса на дань хаморам, и сильно ли они докучали его наделу после этого.
— Совершенно верно. Ты делаешь успехи, — сказал Абивард. — Я горжусь тобой.
В доказательство этого он обнял ее обеими руками и поцеловал. Случайно или же умышленно («По чьему умыслу?» — задумался он потом) она не удержалась и повалилась на кровать. Письмо Птардаку было написано значительно позже, чем рассчитывал Абивард.
И это письмо Рошнани прочитала вслух. Абивард обратил на ее чтение меньше внимания, чем мог бы, — оба не стали обременять себя одеванием, и все мысли его были об одном: не худо бы повторить. Однако Рошнани, хоть и обнаженная, всецело сосредоточилась на своем занятии. Она сказала:
— Если не считать имен, ты написал в этом письме то же самое, что и в письме к Охосу. Почему ты это сделал?
— А? — спросил он.
Рошнани сердито фыркнула и повторила вопрос.
Он немного подумал и ответил:
— Мне письмо тоже дается не так уж легко. Если одни и те же слова могут послужить мне дважды, нет нужды придумывать новые.
Она не спеша, в обычной своей манере обдумала его слова.
— Пожалуй, ты правильно поступил, — наконец сказала она. — Вряд ли Охос и Птардак будут сравнивать эти письма и обнаружат, что ты оказался не вполне оригинален.
— Оригинален? — Абивард закатил глаза. — Если бы я знал, когда учил тебя буквам, что ты станешь наводить критику, я не стал бы этого делать. — Она возмущенно фыркнула. Он сказал:
— И я знаю еще одну вещь, которая во второй раз ничуть не хуже, чем в первый, даже если и делается без всяких изменений.
Рошнани все так же стыдливо опускала глазки, как и в первый день своего пребывания в крепости Век-Руд, но теперь уже в этом было больше игры, нежели стыдливости.
— И что же это за вещь? — спросила она, будто они не лежали обнаженные на большой кровати.
Наконец письма были запечатаны и отправлены. Ответ от Охоса пришел спустя чуть больше недели. «Дихгану Абиварду дихган Охос, зять его, шлет поклон», прочел Абивард. Сначала через его плечо заглядывал Фрада, а потом, когда он перечитывал письмо в спальне, — Рошнани. Ей он сказал:
— Видишь? Все-таки пишет он неплохо. Почерк у Охоса был квадратный, старательный, может быть, не очень отработанный, но четкий.
— Читай дальше. Что он пишет? — спросила Рошнани.
— «Да, дорогой зять, нас тоже ограбили — и люди Смердиса, и кочевники. Первым мы отдали пять тысяч аркетов, а вторым проиграли коров и овец, коней и людей. Мы тоже нанесли кочевникам урон, но какая от этого польза — убрать одну песчинку, когда ветер гонит на нас всю пустыню? Но мы сражаемся, как можем. И тебе дай Господь победы в твоей войне».
— Это все? — спросила Рошнани, когда он остановился перевести дух.
— Нет, есть еще, — сказал он. — «Передай моей сестре, а твоей жене, что брат ее часто думает о ней». Рошнани улыбнулась:
— Я напишу ему ответное письмо. То-то он удивится, правда?
— Не сомневаюсь, — сказал Абивард. Он подумал, только ли удивится Охос, или еще и возмутится? Что ж, если возмутится, дело его. Ведь Абивард же не разрешает своим женщинам разгуливать, где им вздумается, как какой-нибудь видессиец, и вообще не позволяет им ничего действительно заслуживающего осуждения.
Ответа от Птардака пришлось дожидаться дольше. Письму к мужу Динак не только пришлось проделать более долгий путь, чем письму, к Охосу, но Птардак явно не поспешил с ответом. Прошел почти месяц, прежде чем к крепости подъехал гонец из Налгис-Крага.
За проделанный путь Абивард дал ему половину аркета. До битвы в степях он мог бы вообще этого не делать, но теперь любая поездка в одиночку была опасна.
Уж кто-кто, а Абивард прекрасно знал это. Да и большими вооруженными отрядами разъезжать было небезопасно.
Он открыл кожаный футляр для писем и развернул пергамент, на котором Птардак написал свой ответ. После традиционного любезного обращения в письме его зятя содержалась лишь одна фраза: «Я во всем верен Смердису, Царю Царей».
— А кто ж в этом сомневался? — спросил Абивард вслух, словно Птардак был рядом и мог слышать его.
— Повелитель? — произнес озадаченный гонец.
— Это я так, о своем. — Абивард почесал в затылке. С чего это вдруг зятек решил, что он его подозревает?
— Вот это другое дело, — сказал Абивард усталому всаднику, буквально вывалившемуся из седла во дворе крепости Век-Руд. — Почти месяц ни одного письма из Налгис-Крага, а теперь два за одну неделю.
— Счастлив порадовать тебя, повелитель, — сказал гонец. Вместо кафтана он был одет в кожаные штаны и куртку из овчины; зима еще не настала, но в воздухе чувствовалось ее приближение. Гонец продолжил: