Они воспользовались теми же досками, которыми прокладывали понтонный мост через Тубтуб, и замостили дорогу, позволившую войску пройти через топь и подняться вверх по каналу. Потом они собрали доски, за исключением нескольких, слишком глубоко втоптанных в грязь, чтобы использовать их снова для моста или дороги.
— Теперь я понимаю, — сказал Шарбараз, когда саперы самым будничным образом приступили к переброске моста через канал. — С ними видессийская армия может добраться куда угодно. Нельзя затопить участок земли или окопаться в поле и надеяться, что ты в безопасности от видессийцев: они окажутся у тебя в шатре, прежде чем сообразишь, что они где-то поблизости.
— Это точно, — неохотно признал Абивард. — Я мало их знаю, но достаточно посмотреть, как они делают свое дело, как разговаривают и дуются в кости возле костров по вечерам, и они кажутся мне более похожими на обыкновенных людей, чем представлялось раньше. В наших преданиях видессийцы злые, свирепые, коварные и… в общем, плохие. А они — они просто люди. Как странно!
— Ты возьми любого отдельного человека откуда угодно, и он, скорее всего, окажется вполне приличным малым, — сказал Шарбараз. — Даже хамор, надо полагать, любит своих детей…
— И своих овец, — вставил Абивард. Законный Царь Царей фыркнул:
— Неприлично перебивать монарха, когда он философствует. Я этому предаюсь не часто; возможно, тут не обошлось без влияния видессийцев, поскольку они прямо-таки помешаны на всякой там логике и прочем. Как я говорил, даже степняк любит своих детей, не бьет жену больше, чем она того заслуживает, заботится о лошадях не хуже любого конюха в Макуране. Однако поставь его среди пары сотен сородичей и запусти и макуранскую деревню, и он такого натворит, что тебе потом много лет кошмары будут сниться.
— Но у нас тут видессийцев больше, чем пара сотен, а они ведут себя хорошо, — сказал Абивард. — Вот что меня удивляет.
— Полагаю, отчасти потому, что они наши союзники; если они начнут вести себя, как свора демонов, здешний люд возненавидит их, а заодно и нас, и это повредит нашему делу, — сказал Шарбараз. — Кроме того, они больше похожи на нас, чем хаморы. Когда не воюют, они крестьяне, мельники, ремесленники. Они не уничтожают каналы ради удовольствия видеть, как умирают с голоду другие крестьяне.
Абивард подергал себя за бороду:
— Разумно, величайший. Может быть, тебе следует почаще, как ты выражаешься, философствовать?
— Нет уж, спасибо, — ответил Шарбараз. — Кстати, я тебе еще одного не сказал: я попросил старшего Маниакиса приказать своим священникам держаться поближе к землякам и не стараться приобщать честных макуранцев к вере в их ложного бога. Эти синерясники, служители Фоса, лучше организованы, чем наши слуги Господа, а уж если предоставляется возможность обратить кого в свою веру, так они слетаются как мухи на мед.
— Они ведут себя смирно, — сказал Абивард. — Я думал, что они всегда такие.
— Не всегда, — заверил его Шарбараз. — Они так же верят в своего Фоса, как мы в Господа. А поскольку они уверены, что их бог — единственно истинный, то все, кто не поклоняется ему или поклоняется не так, как они, обречены на вечную жизнь во льду, точно так же, как мы знаем, что неверные падают в Бездну и исчезают на веки вечные. Они считают своим Долгом приобщить людей к своей религии. Ох и нелегко было уговорить Маниакиса приструнить их!
— Почему же? — удивился Абивард. — Если знатный человек отдает приказ, все, кто ему служит, должны подчиниться.
Шарбараз от души расхохотался. Абивард даже обиделся, но законный Царь Царей сказал:
— Ах, зятек, не привык ты еще общаться с видессийцами. Судя по тому, что я видел и слышал, эти синерясники настолько упиваются своим богом, что ни от какого знатного человека никаких приказаний и слушать не станут. Даже Автократору не всегда легко заставить их поступать так, как хочет он.
— У нас в Макуране таких безобразий нет, — сказал Абивард. — Хоть я и с северо-запада, но это-то знаю точно. Если бы мобедхан-мобед посмел как-либо прогневать Царя Царей…
— То уже через час у нас был бы новый мобедхан-мобед, — закончил за него Шарбараз. — Царь Царей как-никак монарх. И никому не позволительно вызывать его недовольство. — Он снова рассмеялся, на сей раз над собой. — С тех пор как унаследовал трон, точнее сказать, должен был унаследовать, я вечно всем недоволен. Когда он действительно станет моим, этого не будет.
В голосе его не было места сомнению. Поначалу это обрадовало Абиварда: Шарбаразу необходима была уверенность, что он вернет себе престол. Но потом Абивард призадумался: а не означают ли слова Царя Царей, что, воцарившись в Машизе, он попросту откажется выслушивать что-то неприятное для себя? Это обеспокоило Абиварда. Ведь даже Царь Царей иногда нуждается в напоминании о том, как устроен мир на самом деле.
* * *
Что-то изменилось. Абивард понял это, как только поднялся в фургон, где жили Рошнани и Динак, даже до того, как увидел жену. Служанка, поклонившаяся ему, не сказала ничего необычного, но такого тембра голоса он прежде за ней не замечал.
— Муж мой, — произнесла Рошнани, когда он вошел в ее закуток. И вновь обыденны были слова, но не тон. — Задерни занавеску. А то комары совсем заедят — это бич здешних мест. — Вот это было на нее похоже.
Абивард подчинился. Задвигая занавеску, он внимательно смотрел на Рошнани.
Она выглядела как всегда, только немного более усталой, чем обычно. Он почесал голову, думая, уж не привиделось ли ему чего.
— Что-то не так? — спросил он, когда она подставила ему щеку для поцелуя.
— Не так? С чего ты решил? — Она рассмеялась и продолжила:
— Если только я не ошибаюсь, у меня будет ребенок.
— Я рад, что все в поряд… — сказал Абивард, прежде чем сказанное Рошнани дошло от ушей до мозга. Он широко раскрыл рот. Закрыл его, снова открыл и спросил:
— Как это случилось?
Если раньше Рошнани просто смеялась, то теперь она буквально зашлась от смеха, звонкого, переливчатого; когда же она наконец овладела собой, на нее напала икота.
— Если я не ошибаюсь, — намеренно повторяясь, сказала она, — это случилось самым естественным образом. Мы женаты уже второй год. Я даже начала беспокоиться, не бесплодна ли я.
Абивард скрестил пальцы, отводя слова, несущие дурное предзнаменование.
— Обереги Господь, — сказал он и моргнул. — Вот он и оберег, правда?
— Да, Господь оберегла, — сказала Рошнани. Оба улыбнулись. Когда мужчина и женщина говорят друг с другом о Господе, на слух это подчас воспринимается странно. Рошнани продолжила:
— Да пошлет Она мне сына.
— Да пошлет. — Абивард немного пришел в себя. — Жаль, что я не могу передать в руки моего отца его первого внука. Если этот ребенок станет наследником надела Век-Руд, то вообще замечательно. — Он подумал еще немного и понизил голос: