Бум, бум, бум!
Скрежет, штукатурная плита, прикрывавшая дверь, снята и отброшена в сторону. Бункер запирался изнутри. Впрочем, Мойше знал, что задвижка не выдержит, если кто-то решит ее сломать. Он поднял над головой нож. Тот, кто войдет первым — предатель еврей или ящер — получит сполна. Это Мойше себе обещал.
Однако вместо того, чтобы услышать, как по двери колотят ноги в тяжелых сапогах, или ее пытаются открыть при помощи тарана, Русси различил взволнованный голос, обратившийся к нему на идише.
— Мы знаем, что вы внутри, ребе Мойше. Откройте эту вонючую дверь… пожалуйста! Нам нужно увести вас отсюда прежде, чем явятся ящеры.
Обман? Ловушка? Мойше инстинктивно оглянулся на Ривку, но он же сам погасил лампу.
— Что делать? — тихо спросил он.
— Открой дверь, — ответила она.
— Но…
— Открой, — повторила Ривка. — Никто из компании ящеров не смог бы так выругаться.
Утопающий всегда готов ухватиться за соломинку. Но какая же она тонкая и ненадежная! Сломавшись, поранит не только ладонь Мойше. Но разве он в состоянии долго сдерживать тех, кто находится за дверью? Неожиданно Мойше сообразил, что им совершенно ни к чему его арестовывать. Враг ведь может просто начать стрелять в дверь из пулемета… или поджечь дом — и они все сгорят заживо. Мойше разжал пальцы, кухонный нож со звоном упал на пол, и, спотыкаясь в темноте, подошел к двери, чтобы ее открыть. Один из евреев, стоявших на пороге, держал в руках масляную лампу и пистолет. Тусклый свет фонаря ослепил Мойше.
— Долго же вы возились, — проговорил один из парней. — Пошли. Нужно спешить. Один болтун распустил язык, где не следует, здесь скоро будут ящеры.
Русси ему поверил.
— Возьми Ревена, — крикнул он Ривке.
— Сейчас, — ответила она. — Он еще не совсем проснулся, но все будет хорошо, мы идем… правда, милый?
— Куда? — сонно спросил Ревен.
— Уходим отсюда, — ответила Ривка, больше она все равно ничего не знала. Однако этого хватило, чтобы малыш окончательно проснулся и выскочил из кровати с воплем восторга. — Подожди! — вдруг вскричала Ривка. — Ботинки надень. По правде говоря, нам тоже не мешало бы обуться. Мы спали.
— В половине девятого утра? — спросил парень с лампой. — Я бы тоже не отказался. — Впрочем, подумав немного, он добавил: — Только не здесь, пожалуй.
Мойше забыл, что он в одних носках. Натягивая башмаки и завязывая шнурки, он спросил:
— Мы успеем собрать вещи? — Книги на полках стали для него чем-то вроде родных братьев.
Другой еврей с немецкой винтовкой на плече, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу возле двери, покачал головой и ответил:
— Ребе Мойше, если вы еще немного помедлите, вам уже не нужно будет никуда спешить.
Подвал с низким потолком показался Мойше просторным. Когда они поднимались по лестнице он довольно быстро начал задыхаться — сидя в бункере, Русси не особенно занимался физическими упражнениями. От серого свинцового света начали слезиться глаза. Мойше принялся отчаянно моргать и щуриться. После того, как они столько времени провели в помещении, где горели лишь свечи и масляные лампы, даже слабый дневной свет причинял страдания.
И вот они вышли на улицу. Черные тучи скрывали солнце, грязный мокрый снег заполнял канавы, воздух казался почти таким же спертым и тухлым, как и в бункере, который они только что покинули. И все равно Мойше хотелось раскинуть руки в стороны и пуститься в пляс — так он был счастлив. Ревен, точно жеребенок, метался и скакал вокруг них. Ему, наверное, представлялось, что они провели под землей целую жизнь — ведь дети воспринимают время совсем не так, как взрослые. Ривка уверенно шагала рядом с ним, но ее бледное лицо светилось счастьем и легким недоумением…
Бледное лицо… Мойше посмотрел на собственные руки. Под слоем грязи просвечивала белая, словно сгущенное молоко, кожа. Его жена и сын были такими же бледными. Зимой в Польше никто не мог похвастаться здоровым цветом лица, но он и его семья стали совсем прозрачными — так и вовсе исчезнуть не долго.
— Какое сегодня число? — спросил он, пытаясь понять, сколько времени они провели в бункере.
— Двадцать второе февраля, — ответил паренек с лампой. — Еще месяц до весны. — Он фыркнул, казалось, до весны остался целый год, а не всего несколько недель.
Когда Мойше увидел на улице первого ящера, ему тут же захотелось бегом вернуться в свой бункер. Однако инопланетянин не обратил на него никакого внимания. Ящеры с трудом различали людей, как и люди их. Мойше быстро посмотрел на Ривку и Ревена. Проблема, с которой столкнулись захватчики, сыграла на руку беглецам — борцам сопротивления удалось увести Мойше и его семью прямо у них из-под носа.
— Заходите сюда, — сказал паренек с пистолетом.
Русси послушно поднялись по какой-то лестнице и вошли в дом. На лестнице пахло капустой, немытыми телами и мочой. В квартире на третьем этаже их ждали другие бойцы из отряда Анелевича Они быстро провели беглецов внутрь.
Один из них схватил Мойше за руку и подтолкнул к столу, на котором тот увидел желтое мыло, эмалированный тазик, большие ножницы и бритву.
— Бороду придется сбрить, ребе Мойше, — сказал он.
Мойше с негодованием отшатнулся от него, прикрыл рукой бороду. Нацисты в гетто отрезали бороды — а иногда уши и носы — просто так, чтобы развлечься.
— Мне очень жаль, — продолжал партизан, которому его собственная борода явно не мешала, — но нам придется перевозить вас с места на место, прятать. Посмотрите на себя. — Он взял осколок когда-то большого зеркала и поднес его к лицу Мойше.
Тому ничего не оставалось делать, как взглянуть на свое отражение. Он увидел… бледное, бледнее, чем обычно, лицо, борода длинная и какая-то растрепанная. Так не полагается, но он не следил за ней, пока находился в бункере. А вообще, ничего особенного — серьезное, немного похожее на лошадиное, еврейское лицо Мойше Русси.
— А теперь представьте себя гладко выбритым, — проговорил партизан. — И ящера с вашей фотографией в руках: он посмотрит на нее и пойдет дальше, не останавливаясь.
Представить себя без бороды Мойше мог, только вспомнив, каким он был, когда у него начали расти бакенбарды. Ему никак не удавалось преодолеть годы и приложить лицо юноши к своему сегодняшнему.
— Они правы, Мойше, — сказала Ривка. — Нам необходимо, чтобы ты выглядел совершенно по-другому. Давай, брейся.
Он тяжело вздохнул, сдаваясь. Затем взял зеркало и поставил его на полку так, чтобы лучше себя видеть. Взяв ножницы, Мойше как можно короче подстриг бороду, которую носил всю свою взрослую жизнь. Его знания относительно бритья были чисто теоретическими. Мойше смочил лицо водой, затем намылил щеки, подбородок и шею мылом с сильным запахом.
— Папа, ты такой смешной! — фыркнул Ревен.