Император для легиона | Страница: 67

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Не знаю, что ты сейчас пьешь, парень. – Гаврас покраснел от гнева, однако Леймокер не заметил этого. – Но если ты дашь мне бутылку с остатками, я с удовольствием к тебе присоединюсь. Что бы это ни было, оно заставляет тебя видеть фантастические картины.

Скаурус вспомнил первое впечатление от голоса дрангариоса – этот человек не мог лгать. Чувство это вернулось к нему и было еще более сильным, чем прежде. Но два года жизни в Империи научили его видеть обман везде, и слишком часто ложь маскировалась фальшивой прямотой.

Именно так и воспринял смех Леймокера Император. Гнев его усиливался от того, что предал его человек, которому он полностью доверял.

– Можешь врать, сколько твоей душе угодно, Леймокер, а можешь и не пытаться этого делать, – сухо сказал Туризин. – Ты не найдешь ни одного довода в свою защиту. Я был там, я видел твоих наемных убийц собственными глазами…

– Со мной были два матроса с галеры, – ответил Леймокер, но Гаврас яростно перебил его:

– …И я окрасил свой клинок их грязной кровью! – Император повернулся к страже. – Взять этого смельчака и отвести на виселицу. Хотя, подождите. Лучше отправить его в тихое приятное место, чтобы он мог спокойно поразмыслить о своем предательстве, пока мы не решим, что с ним делать. Ну, идите же, уберите его с моих глаз.

Солдаты, державшие дрангариоса, не могли отдать честь Императору, поэтому они только кивнули и потащили его прочь. Лишь теперь Леймокер сообразил, что все происходящее не было чудовищной шуткой.

– Гаврас, ты сумасшедший! Я не знаю, какая тварь из ледяного ада Скотоса заставила тебя думать, будто я предал тебя. Но что бы тебе ни говорили, я невиновен. Фос пусть пощадит тебя за то, что ты караешь безвинного. Глядите под ноги, безмозглые олухи! – крикнул он стражам, когда они протащили его по луже. Вскоре протесты дрангариоса затихли вдали.

Судьба Ортайяса Сфранцеза была решена. Привести задуманное в исполнение следовало в среду, через два дня после совета, но сильный дождь нарушил все планы. Дождь не переставал несколько дней, и, глядя на серые тучи, бегущие с севера, Скаурус понимал, что эта непогода – только первая в череде долгих осенних ливней. Куда же убежал год? – спросил он сам себя. На этот вопрос никогда не находилось ответа.

Наконец погода смилостивилась. Холодный и влажный северный ветер все еще дул, но солнце светило, как летом, озаряя своими яркими лучами мокрые стены и зажигая радугу в каждой капле воды. Амфитеатр еще не успел обсохнуть, но люди, сидевшие на мокрых скамьях, не жаловались: зрелище, которое они ждали, должно было сторицей возместить маленькие неудобства.

– Смотри, сколько народу, – сказал Виридовикс, переводя взгляд с легионеров на зрителей, заполнявших скамьи громадного Амфитеатра, построенного из серого песчаника. – Олухи, сидящие в задних рядах, до следующей недели спектакля не увидят – слишком далеко они от центра.

– Опять эти кельтские глупости, – фыркнул Гай Филипп. – Уверяю тебя, мы тоже кажемся им насекомыми с такого расстояния. – Он взглянул на толпу. – Большинство из них зеваки, ничего не стоящие людишки, как и те мешки с жиром у нас дома, – он имел в виду «в Риме», и Марк моргнул, когда сообразил это, – которые пришли поглазеть, как гладиаторы убивают друг друга.

Трибун согласился с этим замечанием: гул голосов напоминал рев римской толпы, разгоряченной кровавым зрелищем. Он поймал взгляд Горгидаса, который беседовал с кем-то из иностранных послов, сидевших несколькими рядами ниже. Как хороший историк, грек хотел видеть происходящее с близкого расстояния и предпочел компанию послов. Врач внимательно слушал Арига, сына Аргуна, и быстро записывал что-то на восковой табличке. Еще три таблички висело у него на поясе. Тасо Ванес, посол из Катриша, приветственно махнул рукой трибуну, и тот улыбнулся ему в ответ. Марку всегда нравился этот невысокий человек, остроумный и наблюдательный, несмотря на весьма заурядный облик.

Амфитеатр наполнился звуками рогов, толпа заревела громче. Сопровождаемый неизменными телохранителями и носителями зонтов, Гаврас въехал на середину арены Амфитеатра. Аплодисменты, звучавшие, пока Туризин поднимался к своему месту, были достаточно громкими, но все же не такими оглушительными, как год назад, когда Скаурус слушал здесь речь Маврикиоса, объявившего войну Казду. В данном случае народ хотел видеть не Императора.

Каждый отряд, проходивший мимо Гавраса, приветствовал его, воздевая оружие. По отрывистой команде Гая Филиппа римляне вскинули перед собой свои копья. Гаврас еле заметно кивнул. Как и старший центурион, он был старым солдатом, и они прекрасно понимали друг друга.

Бюрократы-чиновники чувствовали себя далеко не так уверенно. Они заметно нервничали, кланяясь своему новому повелителю. Гуделес был бледен как полотно, и лицо его резко выделялось на фоне халата из темно-синего шелка.

Гаврас обращал на них внимания не больше, чем на шум толпы или стоящие вокруг многочисленные статуи: бронзовые, мраморные, выточенные из слоновой кости, среди которых выделялся позолоченный гранитный обелиск, взятый в Макуране как военный трофей много лет назад.

Увидев иностранных послов, Император оживился. Он задержался на минуту, чтобы сказать что-то Гавтрузу из Татагуша, и крепкий грубоватый посол согласно кивнул. Затем Гаврас сказал несколько слов Тасо Ванесу. Катриш засмеялся и дернул себя за, редкую бородку, такую же смешную и нелепую, как у Гавтруза. Даже не слыша разговора, Марк понял, о чем идет речь. Он тоже думал, что маленькая бороденка смешно смотрелась на лице Ванеса, который, не будь ее, был бы как две капли воды похож на видессианина. Но его правитель все еще требовал, чтобы подданные оставались верны некоторым традициям и обычаям их предков-каморов, которые создали государство из отвоеванных провинций Видессоса несколько веков тому назад, так что маленький щуплый посол был обречен пожизненно носить на лице эту чахлую растительность как знак принадлежности к своему народу.

Туризин уселся в высокое кресло, стоящее в центре Амфитеатра. У кресла не было спинки, так что все присутствующие могли видеть Императора. Носители зонтов встали возле него. Он поднял правую руку в повелительном жесте, толпа затихла и поднялась со своих мест, люди вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть происходящее. Они все хорошо знали, куда нужно смотреть.

Широко открылись ворота, через которые вступали в Амфитеатр беговые лошади в дни скачек. Сегодня процессия была намного короче: могучий герольд Туризина, два видессианских охранника в позолоченных кирасах, и слуга, ведущий в поводу осла. На осле задом наперед сидел в грязном седле Ортайяс Сфранцез, уныло созерцавший ослиный хвост. Знакомые с ритуалом видессиане разразились хохотом. Кто-то бросил в него перезрелую тыкву, которая, упав у самых ног осла, разлетелась и брызнула во все стороны сочной мякотью. В Ортайяса полетели тухлые яйца, но поток их вскоре прекратился. Видессос только что пережил осаду, и у горожан было не так много продуктов, чтобы они могли ими разбрасываться.

Наступив на тыквенную корку, герольд невозмутимо прокричал: