Райвин подскакал к Джерину. Меч его был в крови. Лицо, царапнутое стрелой, — тоже. Что, впрочем, ничуть не мешало бывшему элабонскому аристократу расплываться в самодовольной улыбке, и Джерин за то его не винил. Он заслужил право так улыбаться.
— Ну, как это вам, лорд король? — спросил Райвин. — Как вам?
— Что «как»? — переспросил Джерин невозмутимо.
Райвин в недоумении уставился на него, а потом рассмеялся. Джерин последовал его примеру. Почему бы и нет? Ведь они победили.
— Это всего лишь одно сражение, — сказал Джерин в восемнадцатый, а может, и в двадцать третий раз за день. — Это еще не вся война.
На этот раз он разговаривал с Адиатанусом. Вождь дикарей смотрел недоверчиво.
— Они повержены, и мы больше их не увидим, разве не так?
— Нет, проклятье, это не так, — устало повторил Лис. — Вернее, да, мы их разбили, но мы точно не знаем, окончательный ли это разгром, или они вновь захотят дать нам бой… скажем, послезавтра.
— Ты хочешь сказать, что элабонцы с той стороны гор еще более упрямы, чем вы, неотесанные болваны, с которыми мы, трокмуа, пытаемся ладить все это время? — спросил Адиатанус.
— По крайней мере, они не менее упрямы, чем мы, — отозвался Джерин. — Ведь мы — ветви одного дерева. С другой стороны, они черпают силы на территории гораздо большей, чем наша провинция, и вся эта территория находится под управлением одного человека, а не разделена на части, как северные края. Если император прикажет своей армии продолжить войну, она ее продолжит. А если по его приказу через Хай Керс перебросят еще одну армию, нам придется сражаться и с ней.
— Сдается мне, вся эта цивилизация не так уж привлекательна, как я думал.
И Адиатанус пошел прочь, покачивая головой.
Джерин вернулся к тому, чем был занят до начала беседы — к оказанию помощи раненым. Благодаря полученным некогда зачаткам знаний, а также практике, кстати, гораздо более обширной, чем ему бы хотелось, он сделался едва ли не лучшим военным лекарем северных территорий. Он вытаскивал вонзившиеся глубоко в плоть наконечники стрел, накладывал швы на рваные раны и помог вправить пару сломанных костей, заставляя каждого промывать любое свое ранение элем.
— Это поможет очистить рану, — говорил он, — и, таким образом, у нее будет меньше вероятности загноиться, чем у грязной.
— Вино было бы лучше, — сказал один имперский солдат, которого выбросило из колесницы.
Пока он пытался прийти в себя, его взяли в плен.
— Лучше, — согласился охотно Лис. — Но у нас его нет.
Заметив отиравшегося неподалеку Фердулфа, он помахал ему и окликнул по имени.
К его немалому удивлению, Фердулф подошел.
— Чего ты хочешь? — спросил сын Маврикса.
В голосе его звучало меньше враждебности, чем обычно. Возможно, он все-таки понял, что неприязнь не всегда продуктивна.
«Впрочем, на это столько же шансов, сколько на то, чтобы улететь на Фомор», — подумал Джерин. Именно так трокмуа говорят о чем-либо несбыточном. Фомор на их языке — луна, которую элабонцы именуют Тайваз.
Надеясь все же воспользоваться благодушным настроем Фердулфа, Джерин сказал:
— Не обладаешь ли ты случайно какими-нибудь целительными способностями?
Маврикс, например, обладал большой властью над плотью, но Джерин решил об этом не упоминать. Дабы не злить Фердулфа пусть косвенным, но намеком на то, что он полубог, а не бог.
Вопрос, кажется, застал Фердулфа врасплох.
— Не знаю, — ответил он. — По-моему, я никогда этим не занимался. Да и зачем мне это? Даже если они у меня и есть, то мне ведь тогда придется лечить элабонцев, а я их не люблю.
— Тех элабонцев, которые снова стали бы воевать с Элабонской империей? — уточнил Джерин.
— Йо, верно, — признал Фердулф недовольно и пожал маленьким плечиком, — Ну ладно, попробую что-нибудь сделать. Я не уверен, что смогу, не забывай. Иногда, когда я пытаюсь что-то сделать, оказывается, что я на это способен. А иногда — нет. Это меня злит.
— В первую очередь ты должен злиться на империю, нанесшую эти ранения, — сказал Джерин. — Не злись на наших людей, которые пострадали. Это не их вина.
— Не их? — переспросил Фердулф. — Если бы они лучше сражались, то вообще могли бы не пострадать.
Но после этих слов он все же направился к человеку, который вполголоса неустанно ругался, глядя, как кровь просачивается сквозь повязку, охватывавшую его руку.
— Что он собирается делать?
Солдат смотрел на Фердулфа так же недоверчиво, как и тот на него.
Фердулф вытянул руку и коснулся ею повязки. Воин радостно вскрикнул. Фердулф, тоже вскрикнув, резко отдернул руку. И ухватился за нее в том же месте, куда был ранен солдат. А потом в ужасе и раздражении выпятил нижнюю губу:
— Больно! Так больно, будто в меня вонзилась стрела.
— А у меня боль на время прошла, — сообщил воин, — Пока ты за меня держался, боль исчезла, и я решил, что мне просто становится лучше, если ты меня понимаешь. Но когда ты убрал руку, боль снова вернулась.
— А у меня прошла, — сказал Фердулф с таким видом, словно это было гораздо важнее.
Для него, без сомнения, так оно и было, но не для раненого бойца.
— Не мог бы ты попытаться еще раз, несмотря на боль? — спросил Лис. — Если у тебя получится, это нам очень поможет. В войне с империей.
— Больно, — пожаловался Фердулф.
Однако тактика уговоров сработала. Пусть и неохотно, Фердулф все же возложил руку на рану солдата. Малый издал глубокий вздох облегчения. Фердулф корчил рожи и хныкал, но руки раненого не отпускал.
Тут солдат произнес:
— Даяус всемогущий, вы только взгляните на это!
И он ткнул в полубога здоровой рукой.
Джерин в изумлении наблюдал, как на маленькой ручке Фердулфа образуется нечто похожее на ранение. И мягко, очень мягко сказал:
— Фердулф, не нужно больше этого делать. Вообще-то, лучше было и не начинать.
Когда Фердулф опустил глаза, он изумленно охнул и отдернул руку от раненого. Теперь на нее в недоумении пялились уже все трое. То, что должно было обратиться в ранение, медленно сходило с плоти.
— Ты мне очень помог, малыш, и я благодарю тебя за это, — сказал солдат. — Теперь уже болит совсем не так, как раньше. Но я бы не хотел, чтобы ты продолжал. Ведь у тебя самого едва не пошла кровь.
— Цена слишком высока, — сокрушенно произнес Джерин.
Он похлопал Фердулфа по спине, словно маленький полубог был взрослым мужчиной.
— Ты сделал, что мог, и я благодарен тебе за попытку.