— Как не относятся к работевлянам или халессианцам, — добавил офицер разведки.
— Вот-вот. Они дикари, и потому у нас не будет перед ними обязательств, кроме тех, которые мы сами пожелаем на себя принять.. — Атвар изучающе посмотрел на офицера. — Вы сообразительны. Напомните мне ваше имя, чтобы я смог отметить ваше усердие.
— Меня зовут Дрефсаб, господин адмирал, — сказал офицер.
— Дрефсаб. Я не забуду.
* * *
Георг Шульц привстал на локтях, оглядывая поля созревающей пшеницы, овса и проса, и скривил лицо.
— А урожай-то в этом колхозе будет дерьмовый, — проговорил он с уверенностью человека, выросшего в деревне.
— У нас есть заботы поважнее, — ответил Генрих Егер. Он приподнял «шмайссер», который раньше принадлежал Дитеру Шмидту. Сам Шмидт уже два дня как покоился в украинском черноземе. Егер надеялся, что они с Шульцем набросали достаточно земли, чтобы одичавшие собаки не растерзали мертвое тело.
— Мы с вами, герр майор, как два огородных пугала, только с оружием, — горько усмехнулся Шульц.
— Да уж, видок у нас еще тот! — ответил Егер. Вместо черной формы танкистов они оба были одеты в снятые с мертвых солдат серые мундиры и солдатские каски. Жесткая борода Егера, начинавшая отрастать, все время чесалась. У Шульца с бородой дела обстояли не лучше — его лицо «украшала» морковно-рыжая щетина, хотя волосы у него были русыми. Любой проверяющий, увидев такую парочку, запер бы их на гауптвахту и выбросил ключ.
Танкисты, как правило, отличались болезненной аккуратностью. Танк, внутри которого царят грязь и беспорядок, обречен быть подбитым или подорванным. Однако с тех пор, как Егер выбрался из своего загоревшегося «Т-3», он чистил лишь оружие, а на остальное перестал обращать внимание. Он, Генрих Егер, был жив, это главное.
Тут, как бы напоминая Егеру, что он действительно жив, его желудок заурчал. В последний раз Егер ел в ту ночь, когда появились ящеры.
— Нам нужно что-нибудь раздобыть в этом колхозе, — сказал Егер. — Взять силой, стащить под покровом ночи или просто явиться к ним и попросить. Как это произойдет — меня больше не волнует. Но мы должны поесть.
— Черт меня подери: докатиться до похитителя кур! — воскликнул Шульц. Потом более прагматичным тоном добавил: — Впрочем, трудностей возникнуть не должно, ведь большинство мужчин на фронте.
— Верно, — согласился Егер. — Но не забывай: это Россия. Здесь даже женщины ходят с оружием. Лучше попросить, чем воровать.
— Вы — командир, — пожав плечами, ответил Шульц. Егер понял смысл его ответа: «Это тебе платят за что, чтобы думать». Самое печальное, что он не знал, о чем именно думать. Ящеры ведут войну с Россией, равно как и с рейхом, а это значит, что у него и у русских колхозников общий враг. С другой стороны, у него нет каких-либо сведений о том, что Германия и Советский Союз перестали воевать друг с другом (честно говоря, он вообще не знал, что творится в мире с тех пор, как уничтожили его танк). Наконец Егер принял решение и встал.
Когда он двигался по южнорусской степи на танке, она казалась ему чрезвычайно обширной. Теперь же, пробираясь по ней пешком, Егер ощущал, что по этой чуть всхолмленной местности можно шагать целую вечность и так и не дойти до конца
— Такое чувство, что ползешь, словно букашка по тарелке, — пробормотал Шульц. — Если тебе далеко видно, то и тебя тоже видно издали.
Крестьяне заметили двоих немцев почти сразу. Приближаясь к деревянным домам с соломенными крышами, составляющим центр колхоза, Егер опустил свой автомат:
— Если сумеем, давай действовать мирно.
— Слушаюсь, герр майор! — ответил Шульц. — Но если мирно не получится, то, что бы мы ни забрали у Иванов сейчас, они потом сумеют выследить нас и убить.
— Об этом-то я как раз и думаю, — подтвердил Егер. Крестьяне двинулись к немцам. Все они сжимали в руках мотыги. У некоторых девушек и стариков были пистолеты на поясе или винтовки на плече Скорее всего кто-то из этих стариков участвовал в прошлой войне. Егер подумал, что даже при таком раскладе сил они с Шульцем смогут уложить немало русских, но тогда они вряд ли раздобудут еду.
— Ты что-нибудь знаешь по-русски?
— «Руки вверх»! И это, пожалуй, все. А вы, герр майор?
— Чуть больше. Но не намного.
Коренастый, начальственного вида мужчина важно прошагал к Егеру. Именно прошагал, голова откинута назад, руки энергично двигаются вверх-вниз, а ноги размеренно ударяют по земле. «Председатель колхоза», — догадался Егер Подошедший скороговоркой проговорил несколько немецких фраз, которые с таким же успехом мог произнести и по-тибетски, ибо майор ничего не понял.
Егер знал лишь одно русское слово, которое могло пригодиться в этой ситуации:
— Хлеб!
Сказав это слово, Егер потер живот свободной рукой. Колхозники заговорили все разом В этом гвалте то и дело слышалось слово «фриц» — единственное понятное Егеру слово. Оно заставило его улыбнуться: точный русский эквивалент немецкому «иван».
— Хлеб, да, — сказал председатель.
Широкая довольная улыбка появилась на его круглом потном лице. Он произнес еще какое-то русское слово, которого Егер не знал. Немец пожал плечами. Тогда председатель произнес на ломаном немецком
— Молоко?
— Спасибо, — сказал Егер. — Да.
— Молоко? — поморщился Шульц — Что касается меня, то я бы лучше выпил водки — это еще одно русское слово, которое знаю.
— Водка?
Председатель колхоза усмехнулся и махнул в сторону одного из домов. Потом что-то стал говорить — слишком быстро и неразборчиво, чтобы Егеру удалось понять, но жесты председателя безошибочно объясняли, что, если немцы хотят водки, в колхозе найдется и она.
Егер покачал головой.
— Нет-нет, — сказал он. — Молоко — Потом по-немецки добавил Шульцу — Нельзя пить здесь водку. Эти люди могут дождаться, пока мы уснем, а потом перерезать нам глотки.
— Вы правы, герр майор, — кивнул Шульц. — Но пить молоко? Я же не шестилетний малыш..
— Тогда пей воду. Мы ведь все время ее пили и пока что не подцепили дизентерию
Что, кстати, весьма радовало. Медицинское обслуживание прекратилось со времени того боя (правильнее было бы назвать его стычкой), стоившего роте Егора последних танков. Если они с Шульцем заболеют, у них не будет другого выхода, кроме как лечь на землю — и надеяться, что станет лучше.
К немцам, прихрамывая, подошла пожилая женщина. В переднике она несла несколько круглых ломтей черного и съедобного на вид хлеба. Когда Егер увидел хлеб, его желудок снова заурчал. Он взял два ломтя, Шульц — три. Крестьянская пища. До войны Егер пренебрежительно отвернулся бы от черного хлеба. Но по сравнению с тем, что ему доводилось есть в России, а особенно по сравнению с частым в последнее время отсутствием вообще какой-либо пищи это была манна небесная.