— Уфф, Слава Сезонам, ты жива!
Русса медленно моргнула, ее глаза были мутны.
— К сожалению, это ненадолго, дружок. Они славно задели меня на этот раз: две стрелы и копье. Правда, и я в долгу не осталась — тоже послала нескольких на тот свет подготовить мне дорожку.
— Не говори так! — крикнул Таммо, обняв белку за худенькие плечи. — Все будет хорошо, вот увидишь!
Русса Бездома улыбнулась, закашлялась, потом сглотнула, как бы прочищая горло, и, взяв Таммо за лапу, сказала:
— Хватит глупостей, Тамм, времени осталось мало. Сиди молча и слушай меня. Передай маме, что я сделала все, что смогла… Если увидишь Осмунду, передай привет. Живи так, чтобы твоя семья гордилась тобой, Тамелло Де Формелло Кочка, и никогда не делай ничего такого, в чем тебе стыдно было бы признаться. И вот что еще: ты не обязан служить в Дозорном Отряде, если ты можешь делать лучше что-нибудь другое.
Таммо хотел было ответить, но Русса остановила его легким пожатием.
— Да, конечно, я видела, как ты дрался, Тамм. Это было хорошо. Но тебя воспитывали иначе, чем других зайцев Дозорного Отряда. Там, в Саламандастроне, они привыкли к виду смерти. Их учат убивать врагов с самого детства.
Таммо всеми силами старался втянуть слезы обратно в глаза, но они все равно закапали на лапу Руссы.
— Ты поправишься, ты обязательно поправишься, я попрошу Валери принести все ее травы и лекарства, и мы вместе…
Русса перебила:
— Мне не помогут ни травы, ни лекарства, Тамм. Пожалуйста, перестань мочить мне лапы. Есть другие места, которые пришло время повидать. Я всегда была странницей, и теперь мне пора туда, в солнечную страну тихих полей…
Снаружи зайцы сидели и слушали рассказ майора о том, что произошло.
— Мы с Руссой бежали по вражеским следам, когда услышали крики и стоны. Это не были крики и стоны врагов, это кричали беззащитные существа. У нас не было другого выбора, кроме как броситься им на помощь. То, что мы увидели, превзошло самые худшие ожидания! Около тридцати разномастных мерзавцев издевались над старой барсучихой и детенышем. Подлецы! Ну и задали мы им жару, уж не сомневайтесь! Жаль, силы были неравны: примерно восемнадцать на одного. Барсучиху они убили. Мы отбросили их, я отнес бедняжку с малышом в пещеру. Русса защищала меня со спины; тут-то в нее и попали две проклятые стрелы. Затем мы снова вернулись к бою, крича: «Еу-ла-ли-а!» всем, кто нас услышит… А потом в Руссу вонзилось копье… Я оттащил ее в пещеру к барсукам, именно в этот момент меня полоснули по плечу и по лапе. Вот, мундир совсем изорвали… ну да не в этом дело. Хорошо, что вы услышали нас и прибежали. Я начал выбиваться из сил. Вы всех догнали?
Молния сняла мундир с плеч брата и внимательно осмотрела его.
— Да, живого места не осталось. Когда-то еще сошьешь себе такой? Враги, враги… Да, враги разбежались в разные стороны, но и мы разделились на три части, так что все получили по заслугам, кроме одного хорька. Ему удалось перебраться через болото и улизнуть. Но я не думаю, что в одиночку он сможет сильно навредить аббатству, как вы считаете?
Сержант Ястреб налил себе горячего мятного чая из котелка над костром.
— Вряд ли. Аббатство охраняют храбрые выдры. Несладко придется этому хорьку, попадись он им.
Из пещеры показался Таммо. Его глаза были сухи, мордочка непроницаема.
— Русса Бездома скончалась.
Его голос дрожал, но он изо всех сил старался быть солдатом, достойным Дозорного Отряда. И все же слезы заструились по щекам.
Майор Ловкач Леволап встал и опустил голову.
Той же ночью они засыпали пещеру снаружи песком и приложили сверху большой камень, на котором Таммо и Валери старательно выбили простые слова:
«Русса Бездома и безымянная барсучиха покоятся здесь.
Они погибли, сражаясь против жестокого врага за свободу добрых зверей.
Пройдут долгие сезоны, но мы будем помнить о них».
Малыш-барсучонок спал, свернувшись калачиком, между Таммо и Валери, прижимаясь к ним в поисках тепла. Таммо никогда раньше не видел барсуков и сейчас осторожно гладил малыша по полосатой голове, радуясь, что есть на свете существа, не ведающие ни о войне, ни о смерти, ни о горечи разлуки.
Под южной стеной аббатства Кротоначальник Перекоп и его ребята держали в лапах светильники над подземной пещерой. Стоя на краю огороженной платформы, сооруженной кротами в конце туннеля, и держась за Перекопа, Пижма и Арвин смотрели вниз. Дна не было видно — только черная бездна, широкая и таинственная.
Далеко внизу слышался шум воды. Кротоначальник бросил камешек размером с луковицу в эту открытую пасть, но звука не последовало. Только тишина.
Пижма обернулась и посмотрела на Перекопа: он был сосредоточен.
— Куда же делся камень? — спросила Пижма.
В ответ раздался слабый, очень далекий всплеск, и Предводитель серьезно ответил:
— Там, внизу, хурр… прропасть… Очень глубокая, хурр-хурр…
Они еще немного постояли, вглядываясь в темноту. Наконец Пижма робко попятилась.
— Ох, пожалуй, хватит, я больше не могу! Это все равно, что смотреть вниз с высокой башни и не видеть земли. У меня даже голова закружилась!
Перекоп и его ребята проводили Пижму и Арвина наружу. По дороге Кротоначальник рассудительно говорил, освещая дорогу.
— Хурр, лучше чувствовать дуррноту на тверрдой почве… Лучше поговоррить обо всем в аббатстве, хурр-хурр… Там я рраскажу вам, что думаю об этой дырре.
Всех заинтриговали слова Перекопа, они быстро следовали к выходу.
Подойдя к дверям аббатства и пройдя на кухню, Пижма оказалась тут же втянутой в спор между мышью-соней Постенником и крепким бельчонком Пончиком, который в последнее время помогал Матушке Хлопотунье по части стряпни. Старый мышь-соня и бельчонок ругались и кричали:
— Я не справляюсь с работой, когда он все время крутится под ногами!
— С работой?! Ха, да когда ты вообще работаешь? Ты почти все время спишь на мешках за печкой!
— А ты еще слишком молод, чтобы так нахально разговаривать с теми, кто старше и лучше тебя!
— Может, ты и старше, но вот кто из нас лучше, мы скоро узнаем, если ты еще хоть раз скажешь что-нибудь о моем нахальстве!
Пижма схватила медный ковш и изо всех сил стукнула по большой кастрюле. Раздался звон, перепалка стихла.
— Вот так-то, помолчите хоть секунду! А теперь говорите спокойно, по очереди, в чем дело. Постенник, ты первый.
Мышь-соня проговорил с видом оскорбленной невинности: