Броктри болтал лапами в речном потоке.
— Могу понять твои чувства, Дотти. Но у нас свои резоны. Мы хотели быть уверенными и устроили небольшую проверку. И ты ее чудесно выдержала. Правда, Груб?
Выдра отсалютовал Дотти хвостом.
— Горжусь такой боевой подругой. Ни капли страха. А какая выдержка! Целое ведро выдержки. Только так с ними и надо… Честно говоря, мы все время следили, так что никакой опасности… Но ты ж не знала этого и могла испугаться и задрать лапки кверху. А ты молодец, Дотти, здорово их проучила.
Броктри кратко подтвердил:
— Совершенно верно. Лихой ты заяц, Дотти.
Дотти собиралась ввернуть еще что-нибудь едкое, но тут Груб заметил рисунок и каракули на бревне.
— Э-э, вроде я не так рисовал… Дотти льстиво улыбнулась ему:
— Ну, грубоватый был рисунок. Я чуть-чуть подправила. Теперь Груб вспылил:
— Да ты что, хвост щекастый, издеваешься, да? Это у меня такое жирное брюхо? Я здесь как набитое чучело горностая!
Броктри развеселился:
— Хо-хо-хо! Чучело горностая! Вот здорово! Брось, Груб, где твое чувство юмора?
Выдра раздраженно уставился на него:
— Там же, где и вашей милости, когда вы изволите узреть, как она вас отделала.
Барсук посерьезнел и вытянул голову в сторону художества Дотти, которая, наоборот, втянула голову в плечи и прикрыла уши лапами.
— Ах ты прожорливый кусок шерсти! — взорвался Броктри. — Это у меня такой висячий кривой носище? Да как ты посмела!
В ответ Дотти вскочила, размахивая веслом:
— Назад, назад, кривонос и толстопуз! Вы сейчас узнаете, какой я лихой заяц, не знающий страха!
Груб, искусно подражая Эрми, захныкал:
— Ой-ой-ой! Пжалста, мисс Лопоух, не бейте нас! Пощады!
Тут все трое прыснули и смеялись, пока слезы не выступили на глазах.
Глубокий грубый бас окликнул их с южного берега:
— Ого-го-о! Хорошо-о весно-ой весе-елой! Что смешного, Груб?
Протерев глаза, Дотти увидела коренастого подтянутого крота в зеленой блузе, расшитой ромашками и лютиками. На голове его плотно сидела похожая на гриб высокая шляпа, украшенная ярким оранжевым пером зимородка. В лапе он держал длинный, почти как посох, черпак. Крот широко улыбался, выставляя напоказ множество сияющих белизной зубов.
Груб приветственно замахал хвостом и направил бревно к берегу.
— Чтоб мне руль потерять, да это ж Рогг Длинная Ложка! Как на белом свете дышится, приятель? Уж сезона четыре я тебя не видал. Ну, вот и снова свиделись! — Причалив, Груб сердечно обнял крота.
Крот, не переставая улыбаться, запротестовал:
— Прочь, прочь, черт здоровенный, замараешь!…
Груб пригласил на берег друзей:
— Брок, Дотти, сюда, ребята! Вот мой приятель Рогг. Лучший повар на этой и любой другой реке и лучший крот на земле и под землей.
Рогг галантно приподнял шляпу и склонил бархатистую голову:
— Хурр-хурр. Здорово, сэр и мисс, о-очень приятно, о-очень.
Дотти легко выпрыгнула на берег и присела в изящном реверансе:
— Хурр-хурр. Добрый день, сэр Рогг. О-отличная пого-ода! Прекрасно выглядите, про-осто здо-орово!
Рогг удивленно развел свои роющие когти:
— Наш разгово-ор! О-отлично, мисс, где о-обучались?
— У моей мамочки подруга-кротиха, Блосом Бонн, она со мной с малых лет возилась, хурр-хурр-хурр.
Груб только развел лапами, обратившись к Броктри:
— Во шпарят! Понимать-то я всегда кротов понимал, но чтобы так легко говорить… Куда там!
— Да, здорово у нее получается, — согласился барсук, следуя вместе с Грубом за непринужденно болтающими кротом и зайчихой.
Рогг Длинная Ложка жил в роскошной пещере под корнями большого бука. Задумчиво осматривался в пещере лорд Броктри.
Свисающие с потолка пещеры корни делили помещение на множество уютных закутков. Дотти уселась в удобное кресло в одной из таких ниш, а кротовый народ, взбудораженный вестью о зайчихе, которая говорит на их языке, спешил посмотреть на нее.
— Хуррр… Я — дед Клобб, мисс, во-от моя дорогая бабушка Домбрел. Мы вас приглашаем пообедать с нами, надеюсь, согласитесь, мисс?
— Спасибо, дед Клобб, сэр, хурр-хурр, о-очень, о-очень рада.
Груб и Броктри уселись на поросший мхом выступ у стены, и вокруг тотчас столпились кротята. Голос самого маленького гудел, как судовая сирена.
— Здорово, сэр. Здорово, другой сэр. Я — Неуема.
— Заметно, заметно.
— Хо-о, хо-о, мама то-оже так думает, хурр-хурр. А вы какой крот, сэр? Я никогда не видел такого, с полосатой головой.
— Я — барсуковый крот. А мой друг — выдровый крот.
— Ого-гоо, мно-ого, мно-ого вам надо было лопать, чтобы в ро-ост пойти. Большо-ой, большо-ой.
Груб подмигнул барсуку и объяснил:
— Так дело не в еде. Надо просто мыться чаще, вот и все. Мы пять раз в день моемся чисто-чисто, поэтому такие большие выросли.
Неуема сморщил мордочку:
— Брррр! Хррр! Лучше останусь маленьким…
Появился Рогг и, размахивая листом щавеля, прогнал кротят:
— Во-он, во-он, Неуема, Затычка, Подкрадушка! Дайте гостям поко-ой, поко-ой! О-отдых, о-отдых! Хурр! Бегите на кухню, поможете там, но сначала лапы вымойте чисто-чисто!
Оставленные публикой, путешественники расслабились. Броктри и Груб растянулись на моховой подстилке, Дотти развалилась в кресле, наслаждаясь ароматами, доносящимися из кухни. Она неторопливо рассматривала уютную пещеру. Разных цветов фонари висели между корней, в стенах устроены полки, на полу расстелены тростниковые циновки. Возле тлеющих углей очага дремали два черно-оранжевых жука-могильщика, которых держали в качестве домашних животных. Они подбирали крошки, рассыпаемые повсюду детьми. Закрывая глаза, Дотти вздохнула. Какое уютное местечко! Настоящий дом.
9
Уже вечерело, когда Резвый свалился без сил. Он жутко устал, его мучила жажда, за день напекло солнце, и к тому же старый заяц бежал без передышки уже почти двое суток. С повисшей головой, он плелся, еле волоча лапы по равнине. Ковыляя полубессознательно, он сначала даже не понял, что свалился. Сухой язык высунулся изо рта, задние лапы еще подергивались в ритме бега, поднимая облачка пыли. Полубезумными глазами он уставился на камень, воображая, что видит перед собой своего сурового вождя.
— Честное слово, сэр, — прохрипел заяц, еле шевеля языком, — ни одного зайца… нигде. Я пытался, как мог, во, но, увы, все молодые зайцы покинули страну…