Волог удивился. Он как раз собирался прикончить Грувена, но не захотел показать, что он глупее Ифиры. Он освободил Грувена от удавки тетивы, убрал меч и сильным пинком распластал пленника мордой вниз.
— Поживи пока. Прикончить тебя я всегда успею. Заткнись, надоел.
Ифира посадила горностаев и крысу рядышком у костра, Грувена в середину. Она привязала их друг к другу за лапы, приговаривая:
— Веселенький хоровод получается. Так вы никуда не удерете. Мы тут кое-кого неподалеку порешили, за нами и погоню могут снарядить. Так что вы посидите тут, на карауле.
Вологу план Ифиры пришелся по душе, но он об этом не сказал. Проверив прочность веревок, он еще раз двинул Грувену по шее и на прощание прорычал:
— Не дурить. Сидеть смирно. Мы рядом, присмотрим за вами вполглаза.
Волог и Ифира удалились, оставив приманку у костра.
— Волог прав, Грувен, — свирепо прорычал Даграб. — Ты и вправду червяк.
— Заткни свою слюнявую пасть и не мешай мне мыслить, — огрызнулся Грувен, пытаясь сохранить остатки авторитета.
— Слюнявую пасть? — переспросил Спиногрыз. — Ты бы на свою пасть посмотрел, когда тут землю лизал. «Не убивай, сделай милость». Идиоты мы с Даграбом, не надо было с тобой идти. Однажды трус — всю жизнь трус.
— За это ты умрешь, клянусь! — пообещал Грувен.
— Придурок! Мы все умрем на рассвете, — закончил беседу Спиногрыз.
Пещерный зал сиял множеством факелов и фонарей. Народу в него набилось видимо-невидимо.
— Прежде всего вопрос ко всем присутствующим, — начала Крегга. — Знает ли кто-нибудь, что означает слово «Тагеранг»? Эта нечисть обещает оставить нас в покое, если получит «Тагеранг». Или Тагеранга.
С разных сторон послышались голоса:
— Может быть, это выкуп, трофеи, добыча?
— Они думают, что у нас здесь зарыт клад!
— Возможно, так они называют старших. Аббата или аббатису, например.
— Но у нас нет аббата. Да если бы и был, не выдали бы мы его толпе озверевшей нечисти.
— Почему «толпе»? Фавилла видела только двоих раскрашенных.
— Хурр, как себя чувствует мисс Фавилла? Брогл, ты ее видел?
Сестра Алканет повернулась в сторону спросившего:
— Не видел и не увидит, пока я не разрешу. Хорг уже здоров и завтра утром выйдет из больницы. Я хочу пожаловаться на зайца…
Заяц с перевязанной мордой заколотил по столу. Повязка его крепилась на макушке, где в дополнение к длинным ушам торчали еще маленькие рожки завязок.
— Вы отвлекаетесь от темы, мэм, во! Хотя если бы вы вышли за ворота и полечили своими микстурами этих двух раскрашенных, мы бы уже от них навсегда избавились, во! А Тагеранг у них просто для отвода глаз придуман. Так же точно могли они и Большой Банг потребовать, и Толстый Шланг, и Тридцать Штанг. Мозги нам пудрят, во, во!
Крегга постучала по столу:
— Неуместные замечания прошу оставлять при себе. Если мы не знаем, что такое Тагеранг, то не можем отдать его нечисти. Есть еще предложения?
Высказалась Мгера:
— Что касается нечисти, то Фавилла видела лишь двоих раскрашенных зверей. Но могли появиться и новые. А у нас нет настоящих воинов после ухода выдр с Командором. Поэтому я предлагаю, во-первых, всем, кроме постовых, сидеть в помещениях и не высовываться наружу. Во-вторых, надо послать гонца за выдрами. Наконец, если мы не можем воевать с нечистью, надо попытаться вызвать их на переговоры, чтобы узнать, что им надо. Сестра Алканет немедленно возразила:
— Выдать им то, чего они хотят? Еще лучше открыть ворота и впустить их в аббатство. Никаких переговоров с этими бандитами. Я готова сражаться с ними и погибнуть.
Дрогг обратился к Алканет:
— И кому от этого будет лучше? Никто не предлагает впустить нечисть в аббатство. Нам надо выиграть время, узнать силы противника.
— Правильно, Дрогг! Верно говоришь! — послышалось с разных сторон, и Крегга снова застучала лапой по столешнице.
— Когда мои глаза были зрячими, я убила больше нечисти, чем вы все видели ее за свою жизнь. Эти существа жестоки, бессердечны. Мгера правильно говорит, надо разведать, сколько негодяев по ту сторону наших стен, потом подумаем, что делать дальше. А теперь всем спокойной ночи.
Необычные сны в эту ночь снились Мгере. Лицо давно пропавшего без вести отца. Она побежала к нему, крича:
— Папа! Папа!
Он выглядел моложе, чем образ в ее памяти. Она бежала, а он отступал в туман, терялся, растворялся в дымке. Добежав до берега реки, она опустилась на колени и посмотрела в воду. Но на нее смотрело не собственное отражение, а Мартин Воитель. Он поднял одну лапу, вытянул к ней другую и произнес лишь одно слово:
— Тагеранг!
Потом она увидела себя с матерью на опрокинутой тачке в саду. Дейна, ее братик, тут же, с ними, Филорн счастливая и довольная, какой не была уже много лет. Мгера лежала спокойно и слушала пение матери.
Звон плывет над лесом, над рекой и полем,
И ночные тени на траве лежат.
Эхом птицы вторят, а за ними пчелы
На лугу тихонько, ласково жужжат.
Спи, моя малышка, мамочка с тобою.
Вместе будем слушать ночную тишину.
Долгий день окончен, и упали тени.
Я тебе достану солнце и луну.
Таг проснулся и сразу принялся чесаться. Зудело все тело. Еще не открыв глаза, он сунул коготь в ухо и выплюнул что-то, заползшее в рот. Нимбало сидел у костра и готовил завтрак.
— Извини, Таг, в темноте не разглядел. Мы улеглись как раз на муравьиной тропе. Вон там пруд, совсем рядом.
Таг бросился мимо Нимбало и нырнул в воду, не обращая внимания на крик мышонка:
— Прихвати там карася пожирнее на завтрак!
Таг проплыл пруд вдоль и поперек, нырнул,
принялся плескаться, кувыркаться в воде, ловить свой хвост — вел себя как шалун-малолетка. Ушел под воду и не показывался целую вечность. Нимбало, глядя на зеркальную поверхность пруда, бормотал:
— Так ведь и завтрак остынет.
Наконец Таг, свеженький как огурчик, пожаловал к столу.
— Наконец-то! — похвалил Нимбало. — А у меня оладьи с медом. Только не говори муравьям.
— Эк тебя угораздило! Отыскал место для ночлега, следопыт!
— Да, этой ночью я свое прозвище оправдал. Муравьев раздавил не одну сотню, пока из-за них же ерзал да вертелся.
Позавтракав, друзья пустились в путь по следам бандитов. Утро радовало прекрасной погодой, свежий ветер гнал по небу мелкие облака. Таг чувствовал неясную приподнятость настроения. Он не узнавал местность, но природа казалась какой-то своей, родственной.