Едва забрезжил рассвет, как племя Мигуч вместе с Сагаксом и Крувом взялись за дело. В это время дня отлив был наибольшим, и лежавшая на боку «Стойсобака» успела почти полностью просохнуть. С помощью веревок и круглых бревен звери принялись катить судно к берегу. Сагакс не уставал поражаться энергии и послушанию на первый взгляд неорганизованных ежей, которые беспрекословно исполняли приказы Кумарни.
Когда лодку доставили на сушу, начальник-еж велел одной группе зверей разжечь костер, а другой — начинать строить два песчаных холма, на которые впоследствии взгромоздили «Стойсобаку». Латали и смолили лодку целый день, и к вечеру она была готова к очередному плаванию.
— Спасибо вам, спасибо, друзья, за усердный труд, — обратился к работникам Сагакс— Даже не знаю, что бы мы без вас делали. К сожалению, ничего не могу вам предложить, кроме нашей благодарности.
— Ах, да бросьте вы, — игриво махнул на него своей соломенной шляпой Кумарни. — Мы делали это потому, что вы хорошие звери. И потому что вас полюбили. А Мигуч не ждет никакой награды от друзей.
— Никакой, никакой награды, — качая головами, принялись вторить ему остальные ежи.
— Ну что, вы так и будете весь день рассыпаться друг перед другом в благодарностях, — протрубила Матушка, — или пойдете есть?
При упоминании об обеде голодные звери дружно ринулись в палатки. Увидев, что творилось в обеденном помещении, Сагакс простонал:
— О нет!
Среди кусков, корок хлеба, недоеденного салата, пустых бутылок и того, что осталось от большого фруктового пирога, мирно похрапывая, почивал Скарум. Его живот напоминал надутый воздушный шар. Усы, уши и нос были усыпаны крошками.
Кое-кто из ежей в благоговении воскликнул:
— Гляньте на него, Матушка Мигуч.
— Нет, такого проглота еще надо поискать!
— Крепкому парню нужно восстанавливать силы, чтобы сражаться с акулами.
Еще ни разу в жизни Сагаксу с Крувом не приходилось так краснеть от стыда. Отвернув морду в сторону, Крув произнес:
— После всего, что вы для нас сделали, у меня, Матушка, просто нет слов. Не могу поверить, что это натворил наш друг.
— Да не смущайтесь вы из-за аппетита своего приятеля, — дружески похлопала его по лапе ежиха. — Ну, что будем делать, Кумарни?
Предводитель племени ответил не задумываясь:
— Что делать? Раз вы меня спрашиваете, что делать, вот что я вам скажу. Обедать мы пойдем к нашей сестре. У нее хватит еды, чтобы всех накормить. Да еще останется. Что же касается вашего приятеля, мистер Сагакс и мистер Крув, то его, если позволите, я хочу проучить. Не волнуйтесь, никакого страшного наказания ему не будет. Но полученный урок, надеюсь, не пройдет для него зря.
Предрассветная дымка рассеялась, обещая погожий солнечный день. Проснувшись, Скарум медленно поднялся и, скорчившись, схватился за живот. В палатке, кроме него, никого не было.
— О, бедный я, бедный. Все меня бросили на произвол судьбы. Оставили умирать с голоду. Передайте моей мамочке, что перед смертью я просил есть, а мне не дали.
Заяц попытался на ощупь поискать что-нибудь съестное, поскольку в полумраке утра ничего толком не мог разглядеть.
— Все заледенело! — взвыл он от негодования. — Бросили преданного товарища с больной головой. И никому до него дела нет. Небось носятся со своим ломаным корытом, а несчастному другу никакого внимания.
Выйдя из палатки, он заметил, что вокруг жилища Руби, сестры Матушки, горят костры.
— Вот это уже лучше! — оживился он. — Посидеть у огонька в обществе добропорядочной дамы за чашкой травяного чая было бы как нельзя кстати.
Однако, ступив на порог ее палатки, Скарум увидел совсем не то, что ожидал. Здесь проходило нечто вроде импровизированного заседания суда племени Мигуч. Все присутствующие сидели молча, со строгими мордами. Председательствующим собрания был Кумарни, по обеим сторонам которого стояли Сагакс и Крув. Скарум по-дружески им улыбнулся, но те ответили ему лишь суровыми взглядами.
— Мрачноватое, говорю, выдалось сегодня утречко, — нарушив гробовое молчание, заговорил он.
Голос предводителя племени громом обрушился на его больную голову:
— Да будет известно каждому ежу племени Мигуч, что этот зверь обвиняется в безделье, безответственности, лени, краже еды и причинении вреда пирогам, пирожным, салатам и прочим кушаньям. Что обвиняемый может сказать в свою защиту?
— Э-э, то есть, — запинаясь, принялся бормотать заяц, держась за живот, — ну подумаешь, перекусил слегка молодой заяц, жертва кораблекрушения. Что ж теперь его обвинять во всех смертных грехах?
— Молчать! — громко стукнул лапой председатель. Потом встал и начал приближаться к обвиняемому. — Из-за тебя дети легли спать на пустой желудок! Из-за тебя пришлось голодать рабочим, весь день трудившимся на ремонте лодки! Прошу голосовать. Кто считает этого зайца виновным?
— Виновен! — хором закричали ежи, дружно подняв лапы.
Скарум жалобно уставился на своих друзей, но те глядели на него суровым взглядом.
— Сагакс, Крув, друзья мои дорогие. Скажите же хоть слово в защиту своего товарища.
— Извини, — произнес Сагакс, — но мы ничем тебе не можем помочь. Нарушитель законов племени Мигуч должен отвечать за свои проступки перед его собранием. Единственное, что могу тебе посоветовать, — держись, как подобает настоящему зайцу Саламандастрона. И с достоинством прими наказание, которое вынесет тебе Кумарни.
Заяц попытался распрямить грудь, но боль в животе заставила его вновь согнуться. Уши у него обвисли. Посмотрев на председателя, он жалобно и хрипло прошептал:
— Приговорите меня к смертной казни. Только она может избавить меня от моего несчастья. И передайте моей матушке, что виноват во всем был не я, а мой желудок.
— К смертной казни? Да ты, хвастун, верно, решил слишком легко отделаться. Как бы не так! Будешь служить рабом в племени Мигуч на протяжении десяти зим и лет. Хотя нет, лучше двадцати.
Ежи дружно закивали в знак согласия:
— Да, да, двадцать добрых лет и зим для этого отъявленного обжоры будет в самый раз.
— Двадцать зим и лет? — Морда Скарума исказилась от ужаса. — Да за это время я иссохну, как походный посох. Стану белым, как лунь, стариком. О, простите меня!
Но строгий и неприступный вид судей племени Мигуч не оставлял ему никакой надежды на помилование.
Пришвартованная к берегу «Стойсобака», отремонтированная и наполненная провизией, казалось, рвалась в море, словно пес на привязи, жаждущий вырваться на свободу. Сагакс с Крувом вброд приблизились к судну и взобрались на борт.
— Попутного вам ветра, — обменявшись с ними рукопожатиями, сказали на прощание проводившие их к лодке Кумарни с Матушкой. — И пусть солнце не слепит вам глаза.