— Да. Говорят, теперь почти всех желающих выпускают в гости на Запад, вот я и хочу пригласить к себе всех, кто у меня еще остался в России. — На самом деле у графини в России не осталось ни одной живой души. — Так вы мне поможете?
— Нет проблем. Напишите письма по-немецки и приносите, а мы их переведем и напечатаем.
— А нельзя сделать это поскорее? Я могла бы прямо сейчас написать эти письма и оставить их вам для перевода.
— Вы хотите писать их здесь и сейчас?
— Если это не помешает вашей работе.
— Да нет, нисколько, — пожала полными плечами хозяйка, но видно было, что ей не по вкусу намерение посетительницы расположиться со своей писаниной прямо у нее в бюро. — Я только попрошу вас сесть вон за тот столик в углу — там вам никто не будет мешать.
Апраксина послушно пересела за столик в отдаленном углу: место оказалось удобным — отсюда она могла наблюдать за происходящим в бюро.
— Сколько всего будет писем? — спросила Мириам Фишман.
— У меня больше десятка кузенов и кузин, — это те, кто остался в живых. Они все откликнулись и написали мне — после стольких лет молчания!
— Перестройка! — усмехнулась Мириам Фишман. — Вот все так скоренько и перестроились. Лет десять назад они навряд ли признались бы, что у и их есть родственница за границей. И вы всем им хотите разом послать приглашения?
— Ну, конечно! Меня так обрадовали их письма.
— Послушайте меня, не делайте этого ни в коем случае! — сказала Мириам Фишман. — То есть письма с приглашением вы можете послать всем сразу, но потом, когда они выразят согласие приехать — а они его, конечно, выразят, — официальные приглашения посылайте им на разное время. Иначе они могут нагрянуть к вам все разом, и это будет очень хлопотно.
— Но, может быть, им было бы удобно и приятно собраться всем вместе у меня в гостях?
— Но это будет неудобно вам. Я имею опыт на этот счет. Люся, Гуля, прервитесь-ка на минутку! — последнюю фразу она произнесла по-русски.
Обе машинистки подняли головы и сняли наушники.
— Вот эта дама имеет кучу родственников в Союзе и хочет им всем послать приглашения в одно время. Скажите ей, что вы об этом думаете. Только говорите по-немецки, она по-русски не понимает.
— С чего это ей вздумалось приглашать всех скопом? — спросила маленькая востроносенькая брюнетка. — На свадьбу вроде поздновато, а на собственные похороны — рановато.
— Чему ты удивляешься, Гуля? Она из первый волны, хочет пригласить свою родню из России. Потом наверняка сама к ним поедет.
— Ах, ностальгия! — злорадно протянула Гуля. — Ну-ну… Тогда лучше ей не мешать — пусть всех приглашает сразу: родственнички ее скоренько от ностальгии-то вылечат!
— Гуля, ну почему ты такая вредная? У тебя у самой сейчас трое в гостях, — сказала ее коллега.
— Трое в гостях, не считая собаки, Люсенька! Кажется, хозяин скоро выселит меня из квартиры. Я им намекала в письме, что в нашем доме не разрешается держать собак, но они почему-то решили, что на собаку-гостя это правило не распространяется, и решили меня порадовать.
— И как — порадовали? Хорошая собака? — спросила Мириам Фишман.
— Французский бульдог. На улице прохожие за бойцового пса принимают, шарахаются и грозят полицией. Но с собакой я быстро нашла общий язык, а вот с родней… Сидим на кухне, как в Москве сидели, и спорим, спорим до бесконечности, целые ночи напролет! — Она повернулась к Апраксиной и перешла на немецкий: — Послушайте, не делайте этой глупости — не приглашайте всех русских гостей сразу!
— Почему же? — удивилась Апраксина. — У меня свой дом, а люди из Советского Союза, как я слышала, неприхотливы.
— Если у вас свой дом, так отчего не пригласить хоть пять человек сразу? — благодушно сказала Люся. И добавила по-русски: — Особенно если денег невпроворот.
— А это ты с чего взяла? — подняла брови Мириам Фишман.
— Ну как же — свой дом! — Потом Люся снова обратилась по-немецки к Апраксиной: — А вы вот что сделайте. Каждой семье выделите комнату и поставьте всем раскладушки, покажите, где у вас кухня, холодильник и стиральная машина, — и пускай днем все живут сами по себе, а вечером собирайтесь в гостиной для общения. Я примерно так и делаю, хоть у меня своего дома нет, а только трехкомнатная квартира: две комнаты — гостям, а и одной мы с мужем. Ну а вечерами мы все собираемся на кухне, естественно.
— Тебе хорошо, — проворчала Гуля. — А у меня всего две комнаты. Спальня — гостям, сама сплю в гостиной на диванчике, рядом пес на коврике, а хочешь уединиться — пожалуйста, в ванную! У меня теперь там и книги лежат, чтоб можно было почитать в тишине и покое… И все-таки, девочки, какое это счастье, что они могут теперь вот так, почти запросто, к нам ездить! Кто бы мог подумать — ведь расставались навечно. Можно сказать, до встречи на Страшном суде расставались!
— Ходят слухи, что скоро и нас пускать будут, — заметила Мириам Фишман.
— Ну, это вас пустят, которые по израильской визе на историческую родину ехали, да не доехали. А нас, которых КГБ насильственно эмигрировало, навряд ли скоро впустят. Разве что еще лет через десять, если вся эта перестройка до того не накроется.
— Типун тебе, Гуля, на язык и два под язык! — сказала Люся. — Но ты правильно сказала: конечно, это счастье, что мы смогли встретиться с нашими близкими… Ну вот, совсем вы меня разволновали, а мне еще две пленки перепечатывать! — Она вздохнула, натянула наушники, нажала ногой педаль, шнур от которой шел к магнитофону, — бобины начали вращаться, и Люся лихо застучала на машинке.
Следом за ней надела наушники и Гуля.
— Теперь, надеюсь, вы поняли, как обстоит дело? — спросила Апраксину Мириам Фишман. — Так что хорошо подумайте, стоит ли приглашать всех ваших кузин и кузенов в одно время.
— Ах, важно заранее послать всем приглашения, а уж потом все как-нибудь да устроится! — сказала Апраксина.
— Ну, как знаете, мы вас предупредили. Вот вам бумага для писем. Если можно, пишите разборчивей. Люся, у тебя еще много работы на сегодня?
— Две пленки Рафаила Бахтамова. Рафик — это еще тот подарочек!
— Тебе не нравится Бахтамов? — подняла брони Мириам Фишман.
— Очень нравится. Читать и слушать. Но только не печатать! У него такие обороты, что чувствуешь себя полной синтаксической идиоткой.
— Помочь тебе?
— Рафика — не отдам!
— Ладно, расшифровывай своего Рафика. Переводы писем нашей ностальгирующей дамы я сделаю сама, а перепечатывать их посадим Аду. Пели, конечно, она сегодня соизволит явиться.
Апраксина между тем уже писала письмо с приглашением своему покойному двоюродному брату Алексею Петровичу Воронцову-Голицыну. Она решила не выдумывать имен, чтобы потом не запутаться, а брать их с дорогих могил в Сент-Женевьев де Буа — русского кладбища в Париже. Алексей Петрович был похоронен во втором ряду от главного входа.