– Да, иными словами, мы еще не получили гербовой бумаги, суда еще не было. Это полюбовная распродажа во избежание распродажи вынужденной: меня не проведешь. Крестник Петрус – честный человек, который готов скорее переплатить своим кредиторам, нежели облагодетельствовать судебных исполнителей. Но я остаюсь при своем мнении: ты потерпел аварию.
– Если смотреть с вашей позиции, признаюсь, в ваших словах есть доля истины, – произнес Петрус.
– В таком случае, – заметил Пьер Берто, – счастье, что меня занесло сюда попутным ветром. И вела меня сама Пресвятая Дева Избавления.
– Не понимаю вас, сударь, – молвил Петрус.
– «Сударь»! Ну на что это похоже?! – вскричал Пьер Берто, поднимаясь и оглядываясь по сторонам. – Где тут «сударь» и кто его зовет?
– Садитесь, садитесь, крестный! Это просто lapsus linguoe 2 .
– Ну вот, ты заговорил по-арабски, а я как раз этого-то языка и не знаю. Черт побери! Говори со мной по-французски, по-английски, по-испански, а также на нижнебретонском, и я тебе отвечу, но только не на этой абракадабре, я не знаю, что это значит.
– Я вас всего-навсего попросил сесть, крестный.
Петрус подчеркнул последнее слово.
– Я готов, но при одном условии.
– Каком?
– Ты должен меня, выслушать.
– С благоговением!
– И ответить на мои вопросы.
– С твердостью.
– В таком случае я начинаю.
– А я слушаю.
Что бы ни говорил Петрус, капитан сумел разбудить его любопытство, и теперь он приготовился слушать во все уши.
– Итак, – начал капитан, – у твоего отца, стало быть, ни гроша? Это и неудивительно. Когда мы с ним расстались, он был на грани разорения, а его преданность императору помогла ему лишиться состояния быстрее, чем рулетка.
– Да, верно, именно из-за преданности императору он и лишился пяти шестых своего состояния.
– А последняя, шестая часть?
– Почти полностью ушла на мое образование.
– А ты, не желая окончательно разорять несчастного отца, но мечтая жить барином, наделал долгов… Так? Отвечай!
– Увы!..
– Прибавим к этому какую-нибудь любовь, желание блеснуть в глазах любимой женщины, проехать перед ней в Булонском лесу на красивой лошади, явиться вслед за ней на бал в изящном экипаже?
– Невероятно, крестный, какой у вас острый взгляд моряка!
– Чтобы стать моряком, друг мой, необходимо еще быть великодушным.
Мы поистине несчастны:
Мы рабы своей любви!
– Как, крестный?! Вы знаете наизусть стихи Шенье?
– Почему нет? В молодости я приехал в Париж, потому что хотел увидеть господина Тальма. Мне сказали: «Вы прибыли вовремя, он играет в трагедии господина Шенье „Карл Девятый“.
Я сказал: «Посмотрим „Карла Девятого“. Во время представления происходит стычка, появляется полицейский, меня уводят в участок, где я остаюсь до следующего утра. Утром мне говорят, что ошиблись, и выставляют за дверь. В результате я уезжаю, чтобы вернуться в Париж лишь тридцать лет спустя. Я спрашиваю, как поживает господин Тальма: „Умер!..“ Я полюбопытствовал, где теперь идет „Карл Девятый“: „Запрещен начальством!..“ „Ах, дьявольщина! – сказал я. – А мне бы так хотелось досмотреть конец „Карла Девятого“, ведь я успел увидеть только первый акт“. „Невозможно, – отвечают мне. – Однако, если желаете прочесть, нет ничего проще“. – „Что для этого необходимо?“ – „Купите книгу!“ И действительно, это оказалось несложно. Я вхожу к книготорговцу. „У вас есть Шенье?“ – „Да, сударь, пожалуйста“. – „Ладно, – думаю я, – прочту это у себя на корабле“. Возвращаюсь на борт, открываю книгу, ищу: нет трагедии!
Одни стихи! Идиллии, мадригалы мадемуазель Камилле. Черт возьми, у меня на борту библиотеки нет, я и прочел моего Шенье, потом перечитал – вот как вышло, что у меня неосторожно вырвалась цитата. Только я оказался одурачен: я купил Шенье, чтобы прочесть «Карла Девятого», а у него такой пьесы, похоже, вообще не было. Ах, эти книготорговцы! Вот флибустьеры!
– Бедный крестный! – рассмеялся Петрус. – Торговцы ни при чем.
– Как это – ни при чем?
– Это ваша ошибка.
– Моя?
– Да.
– Что ты хочешь сказать?
– Трагедию «Карл Девятый» написал Мари-Жозеф Шенье, член Конвента. А вы купили книгу поэта Андре Шенье.
– Ага! Ага! Ага! – воскликнул капитан на все лады.
Вдруг он глубоко задумался, потом продолжал:
– Вот все и разъяснилось, но книготорговцы все равно флибустьеры!
Видя, что крестного не переубедить, и не имея оснований защищать эту почтенную гильдию, Петрус решил не упорствовать и стал ждать, когда Пьер Берто вернется к прежней занимавшей его теме разговора.
– Итак, мы остановились на том, – сказал моряк, – что ты наделал долгов. Так, крестник Петрус?
– Мы действительно остановились на этом, – подтвердил молодой человек.
На мгновение воцарилась тишина. Пьер Берто пристально посмотрел на крестника, словно хотел увидеть его насквозь. – И какие у нас долги… хотя бы приблизительно?
– Приблизительно? – усмехнулся Петрус.
– Да. Долги, мой мальчик, все равно что грехи, – назидательно произнес капитан, – никогда не знаешь точной цифры.
– Я тем не менее знаю, сколько задолжал, – возразил Петрус.
– Знаешь?
– Да.
– Это доказывает, что ты человек аккуратный, крестник.
Ну и сколько?
Пьер Берто откинулся в кресле и, помаргивая, стал вертеть большими пальцами.
– Мои долги составляют тридцать три тысячи франков, – объявил Петрус.
– Тридцать три тысячи! – вскричал капитан.
– Ага! – хмыкнул Петрус, которого начинали забавлять оригинальные выходки его второго отца, как величал себя моряк. – Вы полагаете, что сумма непомерно огромная?
– Огромная?! Да я не могу взять в толк, как ты до сих пор не умер с голоду, бедный мальчик!.. Тридцать три тысячи франков! Да если бы мне было столько же лет, сколько тебе, и я жил на суше, я задолжал бы в десять раз больше. Да это сущая безделица по сравнению с долгами Цезаря!
– Ни вы, ни я – не Цезарь, дорогой мой крестный. Так что, если позволите, я останусь при своем мнении: сумма огромная.
– Огромная! Да ведь у тебя по сотне тысяч франков в каждом волоске твоей кисти! Ведь я видел твои картины, а я в живописи разбираюсь: я видел и фламандцев, и итальянцев, и испанцев. Ты – художник, у тебя отличная школа.