Господин Жакаль слушал со всевозраставшим вниманием и не переставал удивляться.
– Повозка с осужденным, – продолжал карбонарий, – под охраной пикета жандармов выедет из Консьержери около половины четвертого и направится к Гревской площади по набережной О-Флер. Она проедет беспрепятственно до моста Сен-Мишель.
Там один из моих индусов бросится под колеса и будет раздавлен.
– А-а! – перебил его г-н Жакаль. – Я, вероятно, имею честь разговаривать с господином генералом Лебастаром де Премоном.
– Совершенно верно! – подтвердил тот. – Неужели вы сомневались, что я приеду в Париж?
– Я был в этом абсолютно уверен… Однако сделайте милость: продолжайте, сударь. Вы сказали, что один из ваших индусов бросится под колеса повозки и будет раздавлен…
Господин Жакаль умолк, полез в карман, вынул табакерку, раскрыл ее, как всегда с наслаждением, втянул в себя огромную щепоть табаку и стал слушать; можно было подумать, что, забив нос, он таким образом обострял слух.
– При виде этого зрелища в толпе поднимется крик и на время отвлечет внимание эскорта, – продолжал генерал. – Те, что окажутся поблизости от повозки, перевернут ее и подадут условный сигнал, на который поспешат все, кто будет находиться в прилегающих улицах и окнах. Предположим, что около восьмисот человек по тем или иным причинам не смогут пробиться. Зато остальные – около тысячи человек – в одну минуту обступят карету справа, слева, спереди, сзади и преградят ей путь. Повозка будет опрокинута, постромки перерезаны, десять всадников – и я в их числе – похитят осужденного. Одно из двух:
либо меня убьют, либо я освобожу господина Сарранти!..
Брат! – прибавил генерал, повернувшись к Сальватору. – Вот мой план. Вы считаете, он исполним?
– Я полагаюсь в этом вопросе на господина Жакаля, – отозвался Сальватор, бросив взгляд на начальника полиции. – Только он может сказать, велики ли наши шансы на победу или поражение. Выскажите же свое мнение, господин Жакаль, но только абсолютно искренне.
– Клянусь вам, господин Сальватор, – отвечал г-н Жакаль, к которому постепенно возвращалось его обычное хладнокровие, после того как опасность если и не окончательно развеялась, то отступила, – клянусь вам самым дорогим, что у меня есть: своей жизнью, – что если бы я знал, как спасти господина Сарранти, я сказал бы об этом вам. Но, к несчастью, именно я принял меры к тому, чтобы его не спасли; вот почему я изо всех сил пытаюсь найти необходимый способ, клянусь вам, но напрасно я стал бы призывать на помощь свое воображение, вспоминать примеры бегства или похищения пленников, – я не придумаю ничего нового, абсолютно ничего.
– Простите, сударь, – перебил его Сальватор, – но мне кажется, вы уклоняетесь от вопроса. Я не прошу подсказать мне способ для спасения господина Сарранти, я лишь спрашиваю ваше мнение о том, который предложил генерал.
– Позвольте вам заметить, дорогой господин Сальватор, – возразил г-н Жакаль, – что я как нельзя более категорично ответил на ваш вопрос. Когда я говорю, что не нахожу подходящего средства, это означает, что я не одобряю и того, что предложил почтенный генерал.
– Почему же? – спросил генерал.
– Объясните свою мысль, – поддержал генерала Сальватор.
– Все очень просто, господа, – продолжал г-н Жакаль. – По тому, как горячо вы желаете освободить господина Сарранти, вы можете судить о том, как страстно правительство хочет его смерти. Прошу покорно меня извинить, но именно мне поручили обеспечить его неприкосновенность. Я взялся за дело загодя и составил план, очень похожий на ваш, дорогой генерал, но только с противоположной, разумеется, целью.
– Мы вас прощаем, ведь вы действовали, сообразуясь со своим долгом. Однако скажите теперь всю правду: это в ваших же интересах.
– Когда я узнал о прибытии во Францию генерала Лебастара де Премона, – несколько увереннее продолжал г-н Жакаль, – а произошло это после неудачного бегства короля Римского…
– Так вы уже давно знали, что я в Париже? – удивился генерал.
– Я узнал об этом четверть часа спустя после вашего прибытия, – ответил г-н Жакаль.
– И не приказали меня арестовать?
– Позвольте вам заметить, генерал, что это было бы величайшей глупостью: если бы я вас арестовал с самого начала, я не знал бы цели вашего приезда или знал бы лишь то, что вы захотели бы мне сообщить. Напротив, предоставив вам свободу действий, я оказался в курсе всех событий. Сначала я решил, что цель вашего появления – вербовка сторонников Наполеона Второго. Я ошибся. Однако благодаря предоставленной вам свободе я узнал, что вас связывают с господином Сарранти дружеские отношения. Мне донесли о вашей поездке в парк Вири. Наконец, когда мне стало известно о том, что вы, генерал, примкнули во Флоренции к карбонариям и стали масоном в ложе Железного Горшка, я решил, что вы действуете в интересах господина Сарранти и можете рассчитывать на пятьсот, тысячу, даже две тысячи человек для его спасения. Как видите, я ошибся всего на двести человек. Потом я себе сказал: генерал богат как набоб, он скупит все оружие в городе. Но от самих оружейников я и узнаю, сколько он купил оружия и, следовательно, сколько человек он рассчитывает привлечь на свою сторону. За неделю в Париже были куплены тысяча триста пар пистолетов и восемьсот охотничьих ружей, а если учесть, что сто пар пистолетов были куплены публикой и двести ружей охотниками, то на заговорщиков приходится шестьсот ружей и тысяча двести пар пистолетов; что до кинжалов, то вы купили их от восьмисот до девятисот.
– Все именно так, – подтвердил генерал.
– Что же я сделал потом? – продолжал г-н Жакаль. – Да то, что сделали бы на моем месте вы. Я подумал: генерал вооружит две тысячи человек, значит, я вооружу шесть тысяч.
Треть из них я еще со вчерашнего дня разместил в подземелье ратуши. Еще две тысячи человек спрятались нынче ночью в соборе Парижской Богоматери. Двери собора будут заперты сегодня весь день под предлогом ремонта. Наконец, последние две тысячи человек пройдут через весь Париж под видом того, что направляются в Курбевуа, а сами остановятся на Королевской площади и ровно в половине четвертого двинутся прямо на Гревскую площадь. Как видите, ваши тысяча восемьсот человек будут со всех сторон окружены моими шестью тысячами. Вот, генерал, мои планы стратега и филантропа. Как стратег я вас переиграл.
У меня превосходство в оружии, знамени, униформе, наконец, в численности. Как филантроп говорю вам: вы рискуете напрасно, потому что ваши намерения разгаданы. Кроме того, и об этом не мешало бы подумать, господин Сальватор, вы проиграете на выборах. Вы напугаете буржуа, которые на несколько дней закроют свои лавочки и отвернутся от вас. Роялисты станут кричать, что Наполеон Второй якшается с якобинцами, а все добропорядочные граждане должны объединиться против Революции… Вот, по моему мнению, каковы будут последствия этой катастрофы.
Я высказал вам свои соображения, а вы вольны поступать, как сочтете нужным, но от чистого сердца предупреждаю вас, что это предприятие не спасет господина Сарранти, вас же погубит навсегда, тем более что вы попытались бы спасти не бонапартиста или республиканца, а вора и убийцу, как показало следствие.