Монсеньор Колетти обещал, что через герцогиню Ангулемскую, духовником которой он состоит, выхлопочет у короля мое назначение. Он исполнил свое обещание?
– Нет, – возразила маркиза.
– Нет?! – в изумлении переспросил граф.
– Я даже думаю, что он вряд ли когда-нибудь захочет этим заниматься, – продолжала маркиза.
– У меня голова идет кругом!.. Он что же, отказывается меня поддержать?
– Наотрез.
– Он сам так сказал?
– Именно так он мне и сказал.
– Ах вот как! Он, стало быть, запамятовал, что именно я помог ему стать епископом и что благодаря вашей помощи он стал вхож к герцогине Ангулемской?
– Все это он помнит. Однако, как он говорит, он не может пойти на сделку с собственной совестью.
– Совесть!.. Совесть!.. – пробормотал граф Рапт. – Какому ростовщику он ее заложил и кто из моих недругов помог ему выкупить ее?
– Дорогой граф! – вскрикнула маркиза и перекрестилась. – Я вас не узнаю. Страсть вас ослепляет!
– Да, от отчаяния я готов биться головой о стену. Я-то считал, что купил его, а он хочет получить деньги раньше, чем продаст свою шкуру! Дорогая маркиза! Садитесь в карету… У вас нынче приемный день, не так ли?
– Да.
– Поезжайте к его высокопреосвященству Колетти и пригласите его к себе.
– Что вы такое говорите?! Уже слишком поздно.
– Скажете, что хотели пригласить его лично.
– Я только что от него и словом не обмолвилась о приглашении.
– Как же так?! Вы знаете, что у меня мало времени, и не заставили его поехать вместе с вами?
– Он отказался, отговорившись тем, что, если бы он был вам нужен, вы сами приехали бы к нему.
– Я поеду завтра.
– Будет слишком поздно.
– Почему?
– К тому времени выйдут газеты, и то, что сказано против вас, окажется напечатано.
– Кому нужно высказываться против меня?
– Кто же знает?
– Как это – кто? Объяснитесь!
– Монсеньор Колетти, как вы знаете, взялся обратить княгиню Рину в католическую веру.
– Разве это уже не было сделано?
– Нет, однако она чахнет с каждым днем. Кроме того, он является исповедником вашей жены.
– О, Регина не могла ничего сказать против меня.
– Кто знает! На исповеди…
– Мадам! – возмутился граф Рапт. – Даже для самых плохоньких попиков тайна исповеди священна.
– Да мне-то откуда знать! Но если хотите получить от меня совет…
– То… что?
– Садитесь-ка сами в карету и поезжайте к нему с миром.
– Да у меня на сегодня назначены еще несколько посетителей!
– Примите их завтра.
– Я потеряю их голоса.
– Лучше потерять три голоса, чем тысячу.
– Вы правы… Батист! – закричал г-н Рапт, названивая в колокольчик. – Батист!
Лакей появился на пороге.
– Карету! – приказал граф. – И пришлите ко мне Бордье.
Спустя минуту в кабинет вернулся секретарь.
– Бордье! – сказал граф. – Я выйду по потайной лестнице. – Отошлите всех посетителей.
Торопливо поцеловав маркизе ручку, г-н Рапт поспешил вон из кабинета, однако успел услышать, как маркиза сказала секретарю:
– А теперь, Бордье, мы подумаем, как отомстить за смерть Толстушки!
Граф Рапт примчался на улицу Сен-Гийом, где находился особняк его высокопреосвященства Колетти.
Монсеньор занимал флигель, расположенный между двором и садом. Это был прелестный уголок, гнездышко, достойное поэта, влюбленного или аббата, открытое полуденным лучам, но тщательно спрятанное от лютых северных ветров.
Внутреннее убранство павильона с первого взгляда выдавало утонченную чувственность святого человека, который здесь жил. Согретый воздух, благоуханный, располагающий к сладострастию, пьянил вас, едва вы попадали внутрь, и если бы вас ввели в комнаты с завязанными глазами, вы, вдохнув аромат, решили бы, что оказались в одном из таинственных будуаров, в которых красавцы времен Директории пели свои песни, воскуряя ладан.
Лакей, не то привратник, не то священник, пригласил графа Рапта в небольшую, едва освещенную гостиную, располагавшуюся рядом с приемной.
– Его преосвященство очень занят, – доложил слуга, – не знаю, сможет ли он вас принять. Однако не угодно ли вам назвать свое имя?..
– Доложите о графе Рапте, – приказал будущий депутат.
Лакей низко поклонился и вошел в приемную.
Несколько мгновений спустя он вернулся и сообщил:
– Его преосвященство примет ваше сиятельство.
Полковнику не пришлось слишком долго ждать. Прошло не больше пяти минут, и из приемной в сопровождении хозяина вышли два человека. Граф не сразу разглядел в полумраке их лица, но скоро узнал братьев Букмонов: только они умели так униженно кланяться.
Это в самом деле были Сюльпис и Ксавье Букмоны.
Господин Рапт поклонился им как мог любезнее и вошел в приемную в сопровождении епископа, который ни за что не хотел проходить первым.
– Я никак не ожидал, что вы окажете мне честь и доставите удовольствие своим визитом именно сегодня, ваше сиятельство, – молвил его – преосвященство, указав графу Рапту на козетку, и сел сам.
– Отчего же нет, монсеньор? – спросил граф.
– Потому что накануне выборов у такого государственного мужа, как вы, – смиренно отвечал монсеньор Колетти, – есть, должно быть, дела поважнее, чем визит к бедному затворнику вроде меня.
– Ваше преосвященство! – поспешил прервать его граф, видя, как далеко мог его завести этот жеманный лицемер. – Маркиза де Латурнель любезно сообщила, к моему величайшему удивлению и огорчению, что я совершенно лишился вашего доверия.
– Маркиза де Латурнель, может быть, преувеличила, – перебил его аббат, – когда сказала «совершенно».
– Я должен это понимать так, ваше преосвященство, что вы не очень мне доверяете.
– Признаюсь, ваше сиятельство, – насупился аббат и устремил взгляд ввысь, будто призывая на стоявшего перед ним грешника божеское милосердие, – что его величество спрашивал мое мнение о ваших перевыборах и вашем вступлении на пост министра, и… я не сказал всего, что думаю по этому поводу, но был вынужден просить его величество повременить с окончательным решением до моего разговора с вами.