— Господи, уж название-то можно было как следует запомнить! Эта работа Ницше называется «По ту сторону добра и зла».
— Во-во, так она и называлась!
— И зачем вам, таким вот, Ницше, когда вы на практике до всего сами доходите? Ты хоть понимаешь, что сама оказалась по ту сторону добра и зла?
— Чего ж не понять, в натуре. Тут ведь даже света нет, какое уж добро.
— Я не про сейчас говорю. Интересно, Наташа Звягина, а что ты считаешь добром?
— А то вы не знаете? Добро — это бизнес, недвижимость и главное — деньги, конечно! Лучше всего баксы.
— Экая же ты троглодитка, Наталья! А что ж в таком случае, по-твоему, зло?
— А вот когда не ты, а у тебя отнимут баксы — вот это и есть зло.
— Нет, ты не просто троглодитка — ты каннибалка!
— Меня ругаете, а сами вон какими словами выражаетесь — непонятой сплошные!
— Ты, между прочим, тоже употребляешь непонятные для меня слова. Но я-то свои слова могу объяснить, в отличие от тебя. Все эти «крутые», эти «новые русские», и сами не знают значения и половины тех слов, которые употребляют, не говоря уже об этимологии…
— Ну, вы вааще даете: эти мологии, те мо-логии… Троглодиты, каннибалы какие-то… Это, по-вашему, русский язык? Сами не знаете, что говорите!
— А я тебе объясню, что я сказала: троглодит — это первобытный пещерный человек, а каннибал — людоед.
— Оскорбляете, значит… А мологии — это кто?
— Кто-кто?
— Ну, вы вот сказали: эти крутые, эти новые русские, эти мологии… Чего смеетесь-то?
— А ты что, разве обижаешься, когда над тобой смеются?
— А то!
— Уже легче. Я вот чего не пойму, Наталья Звягина: когда я к тебе в агентство пришла, ты ведь со мной совсем другим языком разговаривала, человеческим.
— Шеф составил для нас разговорник аж на три страницы и велел выучить. «Я полагаю, вы с хозяином квартиры найдете общий язык и придете к обоюдному согласию». Он, этот разговорник, у меня в столе лежал: если надо чего вспомнить — выдвинь ящик и загляни.
— Замечательно. А без шпаргалки ты не можешь разговаривать нормальным человеческим языком?
— Да что вы, вааще, измываетесь надо мной, в натуре? Что я, не человек, что ли? Как умею, так и говорю…. мать!
— Наталья, если ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала, то, прошу тебя, давай без этих идиом.
— Опять ругаетесь. Я вот не говорю слов, которых вы не понимаете!
— Наталья, да ты сама не понимаешь половины слов, которые произносишь.
— Это как это?
— Да вот хотя бы этот «блин». Что это за блин такой? Где его пекут и с чем его едят?
— Да просто все так говорят, для связки слов.
— А к настоящим блинам какое отношение имеет этот «блин»?
— А кто ж его знает…
— Так вот, моя дорогая, послушай теперь меня. Ваш «блин» появился в те времена, когда приличия в языке еще старались соблюдать. Изобрели его мужики, ругающиеся матом, для тех случаев, когда рядом находятся дети, женщины или даже начальство, чтобы и душу отвести и не произносить вслух ругательство на букву «б».
— Ну да, блин!? Ну, вы даете… Это ж надо, вот никогда бы не подумала. Интересно!
— Тебе в самом деле интересно?
— А то!.. А можно я опять рядом с вами пойду?
— Избави Бог!
— А вы в Бога-то верите?
— Верю.
— Плохо вы в Него верите! Вот моя прабабка была верующая, так она всех прощала и никогда ни на кого не сердилась.
— Хорошая у тебя была, значит, бабушка?
— Да не бабушка, в натуре, а ПРАбабушка! Бабка-то у меня так себе была, училка вроде вас. Я ее и не знаю почти, ей некогда было внучкой заниматься. А баба Нюра и ее нянчила, и мою мать и меня еще успела! Так вот она на людей сердиться как бы совсем не умела. Это была такая типа святая женщина!
— А где сейчас твоя баба Нюра? Жива она?
— Давно померла, когда я еще в третьем классе училась.
— Она на пенсии была?
— На пенсии.
— Мне один знакомый учитель, когда я пожаловалась в учительской, как ты меня обманула, рассказал, что есть такие «лохотронщики», которые специализируются на старушках-пенсионерках. Являются к ним на квартиру в день получения пенсии, разыгрывают с ними какие-то фальшивые лотереи и выманивают их жалкие пенсии целиком, оставляя одиноких старушек без копейки в кошельке.
— Ну, блин, я б таких поубивала!
— А к тебе в агентство, надо полагать, приходили снимать квартиры исключительно новые русские, у которых денег куры не клюют? Ты им особняки за две тысячи рублей в месяц рублей предлагала в Англии или на Бермудах.
Молчание.
— Я не понимаю, Наталья, твоего возмущения: пока учитель работает за две с половиной тысячи рублей, его обчищают агентства типа вашего, а когда он выходит на полуторатысячную пенсию — его чистят ваши еще более оборотистые коллеги. За что же ты их убивать собираешься?
— Ирина, а как ваше отчество?
— Владимировна.
— Ну, так, блин, простите вы меня, Ирина Владимировна, ради Бога!
Я вспомнила Валеру и его формулу прощения, но долго, ох долго не поворачивался у меня язык! Наконец я выдавила из себя:
— Хорошо, Наталья Звягина: Бог простит и тебя, и меня.
— Спасибо! А теперь можно я рядом с вами пойду?
— Нет! Я тебя простила, но дела с тобой иметь не хочу!
— Атак нечестно! Баба Нюра говорила, что прощать надо так, как Бог прощает: что прощено — того как бы и не было!
Господи, и все-то меня сегодня учат верить Тебе, и все от Твоего имени!
— Ладно, иди рядом! Пятьсот рублей забыты, но сделай милость, постарайся говорить со мной по-человечески.
Она приблизилась и опять схватила меня за руку. Экое непутевое и несчастное существо! Может, после бабы Нюры ее уже и учить уму-разуму было некому… Невежество ее было необозримо! Хуже всего обстояло дело с нравственностью. Мне даже с помощью разговоров о бабушке не удалось ни на йоту сдвинуть ее с места: она стояла на том, что ее баба Нюра — исключение, а все остальное человечество готово на все ради денег, а потому она бабу Нюру помнила и любила, но жила по-волчьи, как все! Мне никак не удавалось поколебать ее «убеждения», и я решила пересказать ей «Бедных людей» Достоевского. Ну и удивила же она меня!
— Ирина Владимировна, так я типа не понимаю, чего ж ей надо-то было? Она ж своего добилась, вышла замуж за богатого! И этот Деточкин… А нет, Девушкин! — чего он девушку с пути-то сбивал? Был бы еще молодой, красивый…