— Ой, что случилось, Агуня? Ты куда это собралась на ночь глядя?
— Еду к детям, там неприятности с Натальей. А ты, Лика, сделай одолжение, возьми Таньку и посиди с ним у меня возле телефона: если дети будут звонить, скажи, что я уже выехала.
— Куда, в больницу?
— Типун тебе на язык! Наталья дома, но у нее там какая-то беда случилась. Какая, пока не знаю. Наденька сказала, что это что-то личное.
— Господи, из-за личных дел сопливой девчонки ты несешься на край города в седьмом часу вечера? — Для Лики Казимировны все, что находилось на Московском проспекте за Московскими воротами, было уже окраиной. — Ехала бы завтра с утра!
— Ликуня, это же моя внучка! Опомнись, дорогая, как это я могу остаться дома до завтра? Да я от одних мыслей до утра не доживу!
— Верно, не доживешь… Ладно, езжай с Богом, а я пойду сторожить твой телефон. И сколько ты мне возле него сидеть прикажешь?
— Я тебе позвоню от детей и отпущу тебя домой.
— Все ясно! Титаник, пошли! — Лика Казимировна захлопнула свою дверь, дважды повернула ключ в замке и зашла в квартиру подруги: Титаник, прекрасно знавший дорогу, трусил впереди.
Подхватив сумку, оказавшуюся почему-то тяжелой, — наверное, в кошельке опять скопилось много мелочи, — Агния Львовна стала спускаться по лестнице.
— Агуня! — раздалось сверху.
— Да? — Агния Львовна подняла голову.
— Ты когда вернешься? — Лика Казимировна снова вышла на площадку и перевесилась через перила.
— Понятия не имею! Сегодня уж наверняка останусь там ночевать.
— А ты все свои лекарства захватила? «Тромбоасс» взяла?
— Да-да, взяла… Лика, не задерживай меня и не наклоняйся так низко — голова закружится! Я же тебе сказала, оттуда позвоню!
И Агния Львовна вышла из подъезда, хотя ей вдогонку еще неслись какие-то напутственные слова подружки.
Такси, как это ни странно, уже ожидало у ворот, а пожилой таксист стоял рядом с машиной и даже предупредительно открыл дверцу для Агнии Львовны.
— Прошу, сударыня!
— Благодарю вас! — и, усаживаясь, добавила: — Как приятно слышать это нормальное русское обращение к женщине!
— А некоторые не понимают и обижаются. Куда едем?
— Московский проспект сто девяносто три. Угол Ленинского, — сказала она, когда оба уселись.
— Напротив «балеринки»? — «Балеринкой» таксисты называли памятник Ленину на Московской площади: бронзовый Ильич работы Аникушина и впрямь будто готовился исполнять какой-то пируэт на пьедестале.
— Да, как раз напротив и во дворе.
— Вы, конечно, не из партийных и не обиделись за вождя?
— Ну что вы!
— А некоторые бабушки-«лимонки» обижаются.
Агния Львовна знала, что «лимонками» в народе зовут старушек, поддерживающих партию Эдуарда Лимонова, но вести дискуссию на политические темы ей сейчас совсем не улыбалось; да ей и жаль было стареньких коммунисток, сослепу да от обидной жизни вступивших в партию «лимоновцев», поэтому она сделала вид, что перебирает лекарства в сумке, и ничего не ответила. Таксист, убедившись, что пассажирка явно не склонна к разговорам, тоже умолк и включил радио. Агнии Львовне повезло: исполняли музыку к кинофильму «Титаник», и это была вполне терпимая музыка, она не мешала думать. Тем более что ее очень любила Лика: когда-то Лика Казимировна спасла из лужи тонущего слепого щенка, приютила его и назвала, по совету подруги Варежки, Титаником; теперь у нее жил уже третий щенок, но и его по традиции назвали Титаником.
Домчались они довольно быстро, большинство машин сейчас шло по другой стороне Московского проспекта, в центр — люди ехали веселиться.
— Во двор, пожалуйста, если не трудно.
— Без проблем! Заедем, тут хороший проезд. Въехали во двор, подкатили к подъезду. Пока Агния Львовна расплачивалась с таксистом, вылезала из машины и вытаскивала свою увесистую сумку, Надежда уже успела спуститься вниз и выскочила из подъезда в одной накинутой на халат шубке.
— Ох, слава Богу, вы приехали, мама! — сказала она, целуя Агнию Львовну и забирая у нее сумку.
— Так что случилось-то?
— Ох, не спрашивайте! Такая беда, такая беда! В лифте Надежда поставила сумку на пол, нажала кнопку седьмого этажа и громко заплакала. Агния Львовна обняла ее, похлопала по плечу и сказала:
— Ну, полно, полно… Ты хоть в трех словах объясни мне суть дела.
— Мама, вчера вечером Наташкин друг Юра погиб, под электричку попал!
— Боже мой, какой ужас! Юрик Ахатов?
— Да.
— Насмерть?!
— Насмерть. Мама, вы представляете, какой это для нее удар?
— Конечно, представляю, ведь они с детского сада дружили! С ума сойти можно!
— Вот она и сходит. А я совершенно не представляю, чем ей помочь! Только плачу вместе с нею, а она от этого еще пуще заливается слезами…
— Ох, беда какая! Хорошо, что ты догадалась меня вызвать: ее сейчас ни на минуту нельзя одну оставлять, будем плакать с нею по очереди.
— Вот и я так подумала.
— Как же это случилось?
— Они всем классом ездили за город, в Кавголово, на трамплины. Катались на лыжах. Он отстал: бегал покупать в ларьке кока-колу, а тем временем подошел поезд. И вот когда он бежал по платформе, тут электричка тронулась, и он с обледенелой платформы сорвался прямо под последний вагон!
Тут лифт остановился. Агния Львовна решительно нажала кнопку первого этажа, и они снова поехали вниз.
— Упокой… — начала было Агния Львовна, снова подымая руку ко лбу, но Надежда остановила ее.
— Мама, нам за него нельзя молиться.
— Это почему?
— Он в ислам перешел.
— Что за вздор! Хотя да, его отец ведь татарин.
— Ну да. Вся их семья теперь правоверные мусульмане. Вот ему и дали имя Юсуф. Я сначала даже понять не могла, о ком Наташка рыдает и бормочет: «Юсуф, Юсуф…» Потом уж она мне сказала, что Юрик теперь Юсуф, а не Юрий. Это для нее еще один удар, ведь за него даже нельзя молиться, нельзя и панихиду заказать.
— Панихиду — нельзя, но келейно молиться можно и нужно.
— Надо Наташке сказать, для нее это будет утешение. А хоронить его будут по мусульманскому обряду. Ребята уже сказали ей по телефону.
— Ох, беда, беда! Надюша, а он что… прямо на глазах у ребят погиб?
— Нет, нет! Это пассажиры последних вагонов рассказывали потом, они все видели: как он поскользнулся, руками только успел взмахнуть, бутылки с колой выронил и исчез. А наши ребята все сели в один из первых вагонов. Электричка вдруг дернулась и остановилась. Кто-то в последнем вагоне рванул стоп-кран. Поезд долго стоял, пока приехала скорая, милиция. По радио объявили, что произошел несчастный случай, и просили пассажиров сохранять спокойствие. Потом, спустя минут двадцать, по радио объявили, что тех, кто знает Юрия Ахатова, просят выйти из вагона и подойти к милиционерам: это у Юрика в кармане куртки нашли его паспорт, ему ведь уже четырнадцать было…