– Готовы? – снова спрашивает Прометей.
Мы держим указательные пальцы на кнопках анкхов.
– Внимание. Три. Два… Один…
Мы ждем команды «огонь».
Тянется время ожидания. Наконец Младший преподаватель командует:
– Огонь!
Никто не стреляет.
– Я сказал: огонь! Сейчас же. Давайте же, стреляйте! – повторяет он.
Никто не шевельнулся. Прометей хмурит брови, нависает над нами. Мы ждем, что он впадет в ярость, но выражение его лица постепенно меняется, и он разражается громким смехом.
– Понимаю! Я и забыл, что имею дело с французами! Ваш девиз – пусть все сгниет. Нанести последний удар – подвиг, на который вы просто не способны, правда?
Мы не знаем, как реагировать на новую вспышку беспричинной злобы.
– Тряпки! Фальшивые божки!
Честно говоря, он начинает меня раздражать. Если бы он не был настолько выше меня, я бы сказал, что думаю о его отношении к Франции. Я не знал историю про иранского шаха, но Франция сделала немало хорошего для всего мира. Мне так кажется. Я подумаю об этом в другой раз.
Прометей достает анкх и поворачивает колесико, регулирующее частоту выстрелов.
– Ладно, раз уж приходится делать самому… Когда-то я подарил людям огонь. Теперь я снова сделаю это, но в более концентрированной форме. Отличный огонь, который уничтожит плесень.
Он целится в ледник на полюсе «Земли-18», держа палец на кнопке.
– Нет!
Мы оборачиваемся.
– Кто-то что-то сказал? – спрашивает Прометей, не убирая палец с кнопки.
– Да, я!
– Мадемуазель Мата Хари? Надо же. Что вы хотите?
– Этот мир не должен погибнуть.
– Кстати, надо не забыть напомнить, чтобы после итальянцев объявили набор голландцев. Обожаю фламандскую живопись. Голландцы славные ребята, курят косяки и в сексе свободнее, чем романские народы.
Мата Хари напряжена, но не сдается.
Прометей в упор разглядывает нас. Выражение его лица снова меняется.
– Если хотя бы одна живая душа выступает против решения властей, этого достаточно, чтобы все изменить, – соглашается он. – Займите свои места.
Нам нужно некоторое время, чтобы прийти в себя.
– Меня зовут Прометей, – говорит Младший преподаватель. – Я здесь, чтобы рассказать вам о Бунте. Поэтому я устроил маленькую провокацию, чтобы заставить вас взбунтоваться и почувствовать, как гнев завладевает всем вашим существом.
Мы ничего не понимаем, но занимаем свои места.
– Мы будем говорить именно о гневе. Но, как вы видели, почитание властей накрепко вбито в ваши головы. Нужно время, чтобы слетели предохранители. Вас сломали ваши родители, преподаватели, начальники. Послушание для вас вполне естественно.
Нам, наконец, становится стыдно, что мы все не поступили, как Мата Хари. Прометей улыбается.
– На самом деле, я ничего не имею против Франции, хотя мне не очень нравятся острые сыры. Я ценю ваше вино и кухню. А ваши правители… Что ж, они не хуже других.
Прометей погрустнел. Он выглядит как принц, лишенный трона, и снова похож на Сизифа.
– Почему происходят восстания? Это вопрос, обращенный к вам.
Мы ищем ответ.
– Потому что правители плохо делают свою работу, – отвечает Жан-Жак Руссо.
– То есть из-за плохого руководства. Формулируйте точнее.
– Потому что правители коррумпированы, – говорит Жан де Лафонтен.
– Так. Какие еще причины?
– Тирания, жестокость, – тут же добавляет Вольтер.
– Хорошо. Что еще?
– Несправедливость, – предлагает Симона Синьоре.
Ответы так и сыплются.
– Бремя налогов неподъемно.
– Уровень жизни власть имущих намного превосходит уровень жизни рабочего класса.
Прометей все записывает. Просто удивительно – он так напугал нас вначале, а теперь он держится как наш приятель.
– Старая система изжила себя.
– Кто это сказал?
Прудон поднимает руку.
– Неплохо. Иногда возвращение к прежнему режиму способствует установлению порядка, но люди вдруг отказываются терпеть старую систему. Если углубиться в прошлое, мы увидим, что очень немногие народные восстания оказали решающее влияние на ход истории. Даже голодные бунты нетрудно подавить. Так почему же рушится старая система?
Прометей берет мел и пишет на доске: «Заговоры иностранцев».
– Большая часть государственных переворотов была организована другими державами, стремившимися ослабить соседа. Возьмем, к примеру, «Зем-лю-1»: секретные немецкие службы в 1917 году способствуют началу русской революции, стремясь ослабить восточный фронт. Не случайно Ленин тайно вернулся в Россию немецким поездом. Русские, в свою очередь, финансируют шайку китайских коммунистов: это позволяет Мао прийти к власти в 1949 году. А китайцы вмешивались в войны Кореи, Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, помогали оружием, снабжением и, по всей видимости, войсками. Это, разумеется, не официальная версия, – добавляет он.
Младший преподаватель вешает на стену карту нашей «Земли-1» и, указывая на разные страны, продолжает:
– Иногда все бывает еще пошлее. Одна страна разжигает революцию в другой, чтобы поставить там наемное марионеточное правительство. Революция позволяет сэкономить на войне. Во время занятий с другими преподавателями вы узнаете – не нужно изобретать что-то новое, чтобы получить доступ к сырью и зонам влияния. Либо захват территории, либо торговый договор на ваших условиях. Чтобы второй вариант прошел удачно, лучшее всего поставить марионеточное правительство, которое будет у вас в долгу. Для этого требуется всего несколько решительных людей, иногда достаточно одного генерала или младшего офицера, в распоряжении которого окажутся склад боеприпасов и деньги.
– Но бывают же и настоящие восстания, – возмущается Прудон.
– Да? Давайте послушаем.
– Парижская коммуна.
– Верно. Но она продержалась недолго и кончилась бойней. Вот чему я хочу научить вас: народ не умеет бунтовать сам по себе. Даже если он голодает, даже если правительство несправедливо, даже если пропасть между богатыми и бедными огромна, все равно для того, чтобы хорошенько встряхнуть общество, необходимы харизматичный лидер и деньги.
– Иногда инициатива может исходить от самого правителя, – высказывается Рауль Разорбак.
– Согласен. Я как раз собирался это сказать. Возьмем еще один пример из истории «Земли-1». Я думаю, вы знакомы с историей Эхнатона, фараона-бунтовщика. Он хотел открыть своим подданным правду о жрецах, которым было выгодно держать народ в подчинении и нищете. Можно сказать, что он был «царем-революционером».