И вот я вижу то, к чему все это привело. Огромный роскошный собор Всемирной Религии.
Я вхожу в храм и вижу нечто чудовищное – изображение Просвещенного, голого, посаженного на кол. Гигантскую, двухметровую скульптуру. Витражи с изображениями событий, по версии Преемника: дельфины казнят Просвещенного.
Мир, вывернутый наизнанку.
Слышна музыка. Это играет орган с сотнями позолоченных труб. Множество людей вокруг молятся, преклонив колени. Я спрашиваю, где можно увидеть священника. Ко мне подходит человек в ярко-красной сутане, поверх которой повязан белый фартук с нагрудником, на котором вышито лицо Просвещенного со ртом, открытым в предсмертной муке.
Я стараюсь не смотреть на это страшное изображение.
– Здравствуйте, мой…
– Называйте меня «отец мой».
– Здравствуйте, отец мой. Могу ли я поговорить с вами о вашей религии? Из чистого любопытства. Я иностранец.
– А! Откуда же вы?
Так, нужно выбрать самую удаленную страну.
– Из Тигрии.
Если я ничего не напутал, это соответствует Китаю.
– Чудесно. Но у вас совершенно нет акцента, вы прекрасно говорите на нашем языке. Что же вы хотите узнать?
– Вот, ваша Всемирная религия… Культ, символом которой является замученный человек. Не слишком ли это ужасный образ? Если я правильно помню, Просвещенный говорил только о мире и любви.
– Это изображение страданий Просвещенного. Своей жертвой он показал нам путь.
– Но он не говорил о страданиях. Он говорил о тихой, мирной жизни, а не о боли…
Священник смотрит на меня с подозрением. Потом назидательно говорит:
– Просвещенный пал от рук людей-дельфинов. – Но он сам был из них! – восклицаю я, не сдержавшись.
Священник не находит, что ответить мне, и я продолжаю.
– Он проповедовал ценности людей-дельфинов, он обращался к своему народу. Мне кажется, что в то время, когда он жил, его страна была захвачена орлами. И мне кажется, что его схватила полиция орлов, и на кол его посадили тоже орлы. И мне кажется, что…
– Вам слишком много всего кажется, сын мой. Не богохульствуйте! Вы говорите так, словно сами были там при этом.
Самонадеянный болван, я действительно был там! Я все видел. Мы, боги, знаем, как все было на самом деле. Знаем настоящую историю, а не ту, которую выдумали ваши историки по заказу тиранов, не ту, которую всем впихивают ваши идеологи, чтобы манипулировать толпой!
– Я думаю, что вы не понимаете истинного смысла религии, которую исповедуете, – говорю я.
Люди вокруг шикают, призывают нас к тишине. Священник не сдается.
– А я думаю, что должен выслушать вашу исповедь. Идемте, сын мой.
Он ведет меня в маленькую деревянную кабинку, которая стоит в глубине собора. Он приглашает меня сесть, и мы говорим через решетку, которая разделяет нас.
– Что случилось, сын мой? – спрашивает он меня.
Готовы ли вы услышать правду, отец мой? Готов. «Ваша» правда мне интересна.
– Вашу религию придумал я.
Я вижу, как он кивает с понимающим видом, прикрыв глаза, сосредоточенно слушает меня, чтобы лучше понять.
– Продолжайте, сын мой. Я слушаю вас.
Я отчетливо произношу:
– Я послал вам Просвещенного. Того, кого вы называете Мессией.
Священник снова кивает. Он очень терпелив. А я? Я собирался оставаться в тени, ничем не выдавать себя, чтобы меня не приняли за сумасшедшего. И вот, пожалуйста, я на грани срыва.
– Я слушаю вас, сын мой. Продолжайте.
Как объяснить это смертному, который считает, что все знает о планете, на которой живет?
– Вы ничего не поняли из того послания, которое сейчас проповедуете. Преемник предал Просвещенного. Вся ваша религия основана на недоразумении.
Священник сцепляет руки, опирается на них подбородком. Это означает, что он думает.
– Сын мой, я боюсь, что вы перевозбуждены из-за вашей работы. Я узнал вас. Вы известный писатель-фантаст. Фантастика – это то, что очень сильно действует на мозг. Она говорит обо всем и ни о чем конкретно. Но у каждого слова есть свое значение. Некоторые священные слова нельзя использовать как попало. Это называется богохульством. Если вы пришли сюда, значит, вы скорее всего ищете примирения с нами. Вы должны взять свечу и зажечь ее, бросить монету в ящик для пожертвований и на коленях молить Бога простить вас за то, что вы заблуждались. Только здесь, в этом храме, ваша душа обретет мир.
Как сказать этому напыщенному всезнайке, что боги, его бог и другие, общаются со смертными когда, где и как угодно? Что им не нужны для этого храмы и священники?
Как объяснить ему, что боги, и его, и другие, не любят богомольцев?
Как объяснить, что мы, боги, предпочитаем атеистов или агностиков, разум которых способен воспринимать наши послания, в то время как набожные и верующие, закосневшие и в своей непробиваемой самоуверенности, не дают никакой возможности общаться с ними?
– Отец мой, я думаю, вы ошибаетесь. Фантастика сильнее религии. Она открывает дорогу разуму в то время как вы закрываете.
– Сын мой, я думаю, что пора прекратить этот спор. Я оставлю вас, чтобы вы могли спокойно помолиться, как я вам только что посоветовал.
Он встает и, помедлив, уходит. Я вскакиваю на алтарь и хватаю микрофон.
– Идите домой! На этой планете не осталось ни одного бога!
Разъяренный священник набрасывается на меня, вырывает у меня микрофон и кричит, чтобы я убирался, пока он не вызвал полицию.
Я спускаюсь с алтаря и медленно иду по проходу между скамьями. Я слышу за своей спиной голоса:
– Безбожник!
– Сумасшедший!
– Анархист!
– За кого он себя принимает?
– Я узнал его. Я видел его по телевизору. Это писатель Габриель Асколейн.
– Мой сын читает его. Просто обожает его книги.
Я вижу, что священник достал мобильник. Он держит его около уха и смотрит на меня.
Он звонит в полицию.
Ну вот. Ничего не изменилось. Но я знал это: любое деяние света вызывает ответ тьмы.
Если мой пророк Просвещенный пришел бы сюда и увидел, что сделали с его Словом, он бы испугался. Он бы увидел себя навсегда, во мраке времени, застывшего в мучениях, и ужаснулся бы. Если бы он услышал, что говорит священник от его имени, он рассмеялся бы. Я останавливаюсь около одного из прихожан, старичка, которого, похоже, возмутил мой поступок.