Феликс остановился, подумал и сказал:
– Да… Могу вам сказать, что смерть – это, блин, не поверишь… Это вовсе не то, что все думают, там полно цвета, и всякие разные красивые вещи… Там куча всего! Не знаю, че даже сказать, вот так.
Журналист бежал за нами по пятам. Он должен был заполнить время, отведенное ему на передачу, но не получалось. Он умолял дать хоть маленькое интервью.
Рауль пихнул меня в бок:
– Давай, Мишель, толкни речь!
Словно во сне, я очутился на подиуме. Засверкали фотовспышки.
– Дамы и господа! Мы уже получили главную награду: нам удалось запустить танатонавта, который вернулся живым.
Полная тишина. Один журналист задал вопрос:
– Доктор Пэнсон, вы один из величайших мастеров, ковавших сегодняшнюю победу. Что вы собираетесь делать дальше?
Я подошел ближе к микрофону.
– Сегодня великий день.
Все слушали меня.
– Мы победили смерть. Теперь все изменится. Придется пересмотреть наше отношение к жизни. Мы собираемся освоить новую вселенную, и рано или поздно это произойдет, хотя мне самому трудно в это поверить. Наверное, мы доказали, что…
В этот момент в моей голове проскочил тот самый проклятый вопрос: а чем это я тут занимаюсь?!
– Мы доказали, что…
И вдруг я осознал, что здесь и сейчас я совершил нечто поистине исторического масштаба. Стоит лишь раз подумать об этом, и ты уже не отделаешься от этой мысли.
Толпа продолжала внимать, телекамера показывала меня крупным планом. Миллионы людей смотрели, как я стою разинув рот.
– Доктор Пэнсон?
Я был не в состоянии выдавить даже полслова. Крайне раздосадованный журналист попытался выкрутиться.
– Кхм-м… Господин президент… Вы доказали, что умеете держать слово. Повлияло ли это на ваше отношение к предстоящим парламентским выборам?
Президент Люсиндер не обратил на него внимания. Он прошептал нам:
– Пойдемте, друзья, не будем тратить время на этих плебеев. Покинем этот балаган и займемся делом. Пора рисовать первую карту Континента Мертвых.
– Где?
– На танатодроме Флери-Мерожи. Только там нас оставят в покое.
Наша маленькая группа становилась все более сплоченной.
Рыбешка – утке, без воды мечась:
«Наполниться ручью придет ли час?»
«Зажарят, – утка молвит, – степь иль море,
Не все ль равно, что будет после нас!»
От зенита Сатурна до чрева Земли
Тайны мира свое толкованье нашли.
Я распутал все петли вблизи и вдали,
Кроме самой последней – смерти петли.
Омар Хайям. «Рубайят».
Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»
Тюремные стены сотрясались от приветственных криков. Заключенные уже посмотрели по RTV1 прямую передачу о «путешествии» Феликса. Кербоз приветственно махал рукой и подмигивал: «Я же знал, я же говорил!»
Когда мы вернулись на танатодром, Рауль схватил лист плотной бумаги и фломастеры. Мы обступили его, и Феликс стал рассказывать, что видел на том свете, пытаясь говорить как можно понятнее.
Трогательно было смотреть, как этот здоровенный грубый парень подыскивал слова и собирался с мыслями, стремясь помочь нам, его первым друзьям.
Он почесал макушку, он почесал спину, он почесал под мышками. Нахмурился. Наш картограф потерял терпение:
– Ну же, как все было?
– Это… Сначала была воронка, а края у нее как у короны или коробочки хлопка, что-то в этом роде.
Рауль быстро сделал набросок.
– Нет, – сказал Феликс, – она больше. Я же говорю – воронка.
Он закрыл глаза, чтобы лучше припомнить.
– Как неоновое колесо, только вокруг кружева разбрасывает. Что-то жидкое… Ну, как сказать… Огромные волны голубоватой звездной пыли, разбрызгивающие жидкий свет. Кажется, что висишь над океаном, который вертится и превращается в корону из света и искр.
Кто бы мог подумать, что этот питекантроп окажется поэтом! Амандина нежно смотрела на него.
Рауль стер прежний рисунок и изобразил нечто, напоминавшее салат-латук с растрепанными листьями.
– Уже лучше, – одобрил Феликс. – Понимаете, плывешь как в желе из света. И такое приятное ощущение морской прохлады. Точно! Это как я в первый раз был на море!
– Какого это все цвета?
– Голубовато-белого… Но светилось и вертелось, как карусель. Она вроде как всасывала в себя других покойников. Их вокруг были целые толпы, и к пупкам у них были прицеплены белые веревки, которые лопались, когда они уходили глубже в воронку.
– Лопались? – перебил его Люсиндер.
– Ну я же говорю! Как лопнет там внизу, так они раз – и еще быстрее летят.
– А кто были эти люди? – спросила Амандина.
– Да покойники: изо всех стран, всех рас, молодые, старые, большие, маленькие…
Рауль велел нам замолчать. Наши вопросы отвлекали Феликса. Еще будет время разузнать обо всем подробнее.
– Продолжай. Итак, бело-голубая воронка…
– Да. Она все сужалась и превращалась в гигантскую розовато-лиловую трубу. А там, в глубине, ее стенки темнели и становились бирюзовыми. До самой бирюзы я не дошел, но видел, где это все начинается.
– Воронка все время вращается?
– Да, у края медленно, а чем глубже, тем быстрее. Потом она сужается и становится ярче. А вся толпа внутри бирюзы… и даже я сам… мы все изменились.
– Как это?
Феликс гордо выпрямился.
– Тело у меня было прежнее, но я стал прозрачный! Такой прозрачный, что мог сквозь себя видеть. Знаете, как здорово! Я совсем забыл о своем теле. Больше не чувствовал вросший ноготь. Я был как… как…
– Перышко? – предположил я, вспомнив египетскую «Книгу мертвых», которую мне цитировал Рауль.
– Да. Или как воздух, только плотнее.
Рауль возился над рисунком: воронка, труба, прозрачные люди, тянущие за собой длинные пуповины… Смерть наконец открывает свое лицо? Издалека она напоминала огромную растрепанную голову.
– Она большая? – спросил я.
– Жуть! Самое узкое место, что я видел, в диаметре с полсотни километров! Представляете, она глотает по сто покойников в час! А, да! Там еще нет ни верха, ни низа. Наверное, можно внутри по стенкам ходить, если хочется. Никаких проблем.
– А животные тоже были? – поинтересовалась Амандина.