К Забродову немедленно подскочил другой, и тот встретил его прямым ударом в челюсть. Он сильно ушиб пальцы, но зато получил твердую уверенность в том, что и этот не встанет в течение получаса.
Оставшиеся двое прыгнули почти одновременно – одного Илларион пропустил мимо себя, подставив ему ногу и проводив подзатыльником, так что тот влетел в гараж и с грохотом ударился о задний борт 'лендровера'. Другой совершенно бездарно открыл лицо – и кулак Забродова с глухим звуком ударил нападавшего точно в адамово яблоко, отчего тот медленно сел на землю, охватив руками разбитый кадык и судорожно хватая воздух широко открытым ртом.
Тут из темноты гаража на него навалился очухавшийся задира с автоматом. Вместо того, чтобы огреть Забродова прикладом по затылку, он решил использовать автомат в качестве удавки. Илларион раздраженно двинул его локтем в солнечное сплетение и неожиданно оказался обладателем автомата, хозяин которого корчился на бетоне позади него.
Со всех сторон доносился тяжелый топот армейских ботинок – 'лесные братья' сбегались к месту происшествия. Услышав лязг затвора, который невозможно спутать ни с каким другим звуком, Илларион метнулся в спасительную темноту гаража, ничком упал на бетонный пол и тоже оттянул затвор.
Целясь в бегущие фигуры, он прикинул, что имеется в его распоряжении. Получалось не так уж мало: два автомата при четырех полных или почти полных магазинах, два ножа, да еще, черт побери, мещеряковский 'зауэр' с двумя дюжинами патронов, из которых десяток, по меньшей мере, заряжены картечью... С этим при желании можно продержаться против целой армии, тем более что справа, слева и сзади были кирпичные стены, а артиллерии у противника, скорее всего, не было. Вот только если гранаты... Илларион покосился в сторону смотровой ямы и решил, что использовать ее в качестве окопа станет только в самом крайнем случае: это была настоящая ловушка, обратного хода из которой не будет.
В яме вдруг кто-то тяжело, с натугой завозился, оглашая гараж горестными стонами. Илларион вздрогнул, но немедленно вспомнил о таможеннике, протаранившем собой задний борт его машины.
Этот бедняга, оказывается, ухитрился скатиться в яму и теперь, похоже, не мог сообразить, как оттуда выбраться. В сущности, решил Илларион, та же проблема стоит сейчас и передо мной. Радушный хозяин, похоже, решил-таки сэкономить свои двенадцать с половиной процентов и заставить замолчать неудобного свидетеля с помощью простого средства. Не попробовать ли прорваться на машине? Но нет, пока будешь ехать по двору мимо всех этих любителей свежего воздуха, машину превратят в решето, и шансов уйти живым практически нет.
Использовать застрявшего в яме горемыку в качестве заложника? Какие глупости! Не та ситуация, у Плешивого рука не дрогнет, пристрелят обоих.
Что же остается? Да как всегда, с бешенством подумал Илларион: разогнать эту стаю псов, дать им понюхать паленого, чтоб неповадно было играть в войну! Он поднял ствол автомата повыше и нажал на спусковой крючок. Короткий автомат забился у него в руках, набегавшие пятнистые фигуры послушно легли на землю, и тут над затененным старыми соснами двором охотничьего домика разнесся звучный голос, привыкший отдавать приказы.
– Немедленно прекратить безобразие! – почти пропел голос и добавил что-то по-латышски.
Глядя, как неохотно поднимаются с земли и бредут прочь пятнистые фигуры, Илларион испытал мимолетное разочарование: настоящей драки не вышло, хотя все необходимые условия, казалось бы, были налицо.
– Ox, – прокряхтел Илларион, поднимаясь с холодного жесткого бетона и ставя автомат на предохранитель. – Самодеятельность какая-то. Танец с саблями!
Он вышел во двор, держа автомат за ствол, как палку. Оглядевшись, он отшвырнул оружие в сторону и повернулся лицом к резному балкончику, на котором, как адмирал Ушаков на мостике флагмана, стоял Плешивый Гуннар.
– Что это за бардак?! – крикнул ему Илларион. – Предупреждаю: в следующий раз я буду убивать до тех пор, пока не передавлю всех до единого!
Всем понятно?! – прорычал он, обводя двор свирепым взглядом.
– Ну-ну, капитан, друг мой, не горячитесь, – сказал сверху Плешивый Гуннар. – Это же была просто проверка.., репетиция, если хотите. Между прочим, это вы во всем виноваты.
– Я?! – Илларион отказывался верить собственным ушам. – Это как же я ухитрился?
– Когда человек говорит, что убить его – непростое дело, возникает просто непреодолимое желание проверить это утверждение. Каюсь, не удержался.
– Ну и как? – спросил Илларион. Проверили?
Он, казалось, потерял к происходящему всякий интерес – просто стоял посреди двора и сосредоточенно орудовал ножом, срезая заусенец на большом пальце левой руки, не обращая никакого внимания на устремленные на него со всех сторон враждебные взгляды.
– Проверил, – медленно сказал Плешивый Гуннар со своего капитанского мостика. – Убить вас – действительно трудоемкий процесс.
– Я скажу вам еще кое-что, – отозвался снизу Илларион, быстро взглянув на него. – В отличие от меня, вас очень легко прикончить – просто пришпилить, как жука. Хотите проверить?!
Плешивый Гуннар не успел ответить: Забродов сделал неуловимое движение плечом, в воздухе что-то коротко блеснуло, переворачиваясь на лету, и в перила балкона с негромким стуком воткнулся узкий, великолепно отточенный нож – как раз между ладонями Плешивого Гуннара. Тот не шевельнулся и ничем не выразил испуга, но даже снизу было хорошо видно, как он побледнел – расстояние от балкона составляло никак не меньше двадцати – двадцати пяти метров. Охрана замерла в неподвижности, не зная, что предпринять. Более того, многие не поняли, что произошло.
Наконец молчание прервал Плешивый Гуннар.
Он откашлялся, прочищая вдруг пересохшее горло, но голос все равно вышел скрипучим.
– А вы и впрямь ас, капитан. Что ж, ваши доводы убедительны. Мы квиты. Теперь, может быть, достаточно?
– Абсолютно с вами согласен, – слегка наклонив голову, сказал Илларион. – Будьте так добры, сбросьте мне, пожалуйста, мой ножик. Это очень хороший ножик, мне было бы жалко с ним расстаться.
– Что же вы разбрасываетесь ценными вещами? – сквозь зубы процедил Плешивый Гуннар, с натугой вытаскивая глубоко засевший клинок.
– Просто я немного отвык от штык-ножа, – ответил Илларион, – и мог вас случайно поранить.
– Ценю вашу заботу, – сказал Плешивый Гуннар и бросил нож на траву.
Воробей совершенно выбился из сил, волоча на себе безвольно обвисшего Свата. Его сто раз подмывало бросить этого козла в болото и добить – в конце концов, он сам нарвался на пулю, никто не заставлял его оставаться и поджидать случая кого-нибудь замочить, но Воробей до дрожи в коленях боялся Старика и был уверен, что не сможет обвести того вокруг пальца.
Именно поэтому, задыхаясь и захлебываясь хриплым матерным рыком, он продолжал упрямо переть на себе этого бугая, весившего в полтора раза больше, чем сам Воробей. Выбравшись из болота на сухой, прогретый солнцем пригорок, он с облегчением свалил ношу на землю и некоторое время неподвижно лежал рядом, слушая, как понемногу успокаивается колотившееся где-то в самой глотке сердце.