– Мы вновь сражаемся солдат против солдата и зверь против зверя. Но нам нужны люди и звери. Все до последнего.
Он с ужасом осознал, что умоляет. А конунг Свеммель редко прислушивался к мольбам.
– Ведомо нам стало, – проговорил владыка Ункерланта после долгой паузы, – что вчера жители Эофорвика подняли бунт против альгарвейцев.
– Славная весть! – воскликнул Ратарь. Ему ничего подобного не докладывали. – Все, что помешает рыжикам бросить на нас все силы, пойдет на пользу.
– Да, – согласился конунг почти безразлично. – Доносили нам, что кауниане и фортвежцы вместе вышли на улицы. Быть может, твоя идея заслать освобожденных пленников назад в Фортвег принесла плоды.
– Надеюсь, ваше величество.
Ратарю стало интересно, удалось ли кому-нибудь из ункерлантских крестьян вырваться из-под охраны и принести скорбную весть в родные деревни. Сомнительно. Свеммель чаще требовал эффективности, чем всерьез ее добивался, но убивать он умел весьма эффективно еще в годы Войны близнецов.
Где-то неподалеку от дворца загремели разрывы: альгарвейские драконы вновь проносились над Котбусом. Обернувшись внезапно, Свеммель уставился на восток.
– Будь ты проклят, Мезенцио, – прошептал он. – Я верил тебе, но и ты меня предал…
В чем он верил Мезенцио? Верил, что тот окажется не готов к предстоящему бою? Похоже было на то. И прежде, и сейчас подобный расчет маршал полагал в корне ошибочным.
– Дайте мне силу, ваше величество, – промолвил Ратарь. – Дайте мне солдат, и бегемотов, и драконов. Мы отбросим врага.
Он не был уверен, что справится, но готов был рискнуть.
– Кто защитит нас? – вновь спросил конунг и тут же резко кивнул: – Бери их! Мы дозволяем. Швырни их в костер, и пусть они зальют пламя своей кровью! А теперь можешь идти.
Покидая палату для аудиенций, Ратарь прошел через все церемонии без малейшего неудовольствия. Конунг дал ему шанс. Как лучше им воспользоваться?
Над головой Иштвана и его товарищей по оружию – дьёндьёшских солдат, пытавшихся воевать в забытых звездами горах Ункерланта, завывал буран. Ни шерсть, ни овчина уже не спасали от ледяного ветра. Уши прикрывала овчинная ушанка, но орлиный нос солдата давно онемел. Иштван надеялся только, что до обморожения не дойдет.
– Такой погоды даже в нашей долине не видывали, – заметил он. Признание впечатляющее, если учесть, что дьёндьёшцы с материка доходили порою до драки, выясняя, в чьей долине зимы студеней.
– Что-что, сержант? – крикнул Соньи.
Солдат ковылял по снегу в двух шагах от Иштвана, но ветер со стоном уносил слова прочь.
– Неважно! – Сержант нашел на что пожаловаться: – Ну как в такую погоду воевать прикажешь?
– Мы же прирожденные войны! – гаркнул Соньи.
– Олух ты прирожденный, – пробормотал Иштван, но негромко, чтобы Соньи не услышал. Хотя умом его товарищ не отличался, Соньи здорово иметь за плечом, когда из-за сугробов и валунов вылезает рота ункерлантцев, вереща во всю глотку «Хох-хох-хох!».
Тропа – Иштван надеялся, что с тропы они все же не сошли, хотя кто ее разберет, – вела через очередной перевал на пути наступающей армии. Что ждало их в конце, Иштван не знал, но мог догадаться: очередная долина, которая не стоит того, чтобы за нее воевать. Зато присыпанных снегом валунов, где так любят устраивать засады ункерлантцы, там будет хоть отбавляй. Уже не в первый раз он задумался: на что родному Дьёндьёшу здешние негостеприимные края? Ладно, не его забота. Его дело – отбить горы у противника и остаться при этом в живых.
Где-то далеко за спиной осталась сложно устроенная опора, без которой в нынешнюю эпоху даже прирожденные воины вроде дьёндьёшцев не в силах были вести войну: обозы, склады, дороги, становые караваны, что тянутся из коренных земель. Иштван редко вспоминал о ней – не в последнюю очередь благодаря тому, что опора эта оставалась за спиной. Он и его товарищи находились на самом острие наступления, нацеленного в брюхо могучего Ункерланта.
Вниз. Он прошагал вниз по склону довольно далеко, прежде чем понял это. То ли они перевалили седловину и спускаются теперь в следующую долину, то ли…
– Кун! – гаркнул он, испустив дымное облако, какому позавидовал бы дракон. – Кун, ты там до смерти не замерз?
– Уже замерз, сержант, – ответил чародей, вынырнув из-за плеча, – часа два назад.
– Гы, – буркнул Иштван. – Ну ладно. Я что хочу знать, мы по-прежнему на восход шагаем или сбились с дороги в треклятом буране? Если мы на своих наткнемся, нас же спалят не глядя – за ункерлантцев примут.
– Ветер по-прежнему в спину дует, – заметил бывший ученик чародея.
Об этом Иштван не подумал. Но слова Куна его не слишком успокоили.
– Здесь, в горах, ветер гуляет как вздумает.
– Это точно.
Кун подергал песочного цвета бороденку – обледеневшую, как у Иштвана, но, в отличие от растительности на лицах большинства дьёндьёшцев, жидкую и клочковатую, так что у волшебника, должно быть, мерзли щеки.
– С ветром я ничего поделать не могу…
– Я не хочу, чтобы ты с ветром баловался, – огрызнулся Иштван. – Говорю тебе, я хочу знать, куда мы тащимся – на закат или на восход!
– А, ну да… точно… – Кун еще немного покопался в бороде, будто пытаялся найти в ней ответ, и через несколько шагов добавил задумчиво: – Надо поискать солнце.
– Если бы я мог видеть солнце, разве я стал бы задавать дурацкие вопросы?! – заорал Иштван. В разговоре с Куном он часто готов был взорваться от ярости, словно заряженное магией ядро. Отбушевав, он успокоился немного. – Я солнца не вижу. Если ты найдешь – скажи мне.
Сняв теплые шерстяные митенки, Кун покопался мерзнущими пальцами в поясном кошеле и извлек оттуда кусок, на взгляд Иштвана, молочно-мутного стекла. Чародей приложил стекляшку к правому глазу и принялся взглядываться через нее в небо.
– Ты что делаешь? – полюбопытствовал сержант.
– Солнце ищу, – ответил Кун, словно обращаясь к дурачку, и миг спустя снизошел до объяснения: – Этот так называемый шпат обладает способностью пропускать лишь свет определенного рода.
– Что? – Иштван нахмурился. – Свет – это ведь просто свет.
– Для чародея – не просто, – высокомерно ответил Кун и, пожевав губу, признался с неохотой: – Я вообще-то в теории не силен. Но ведь не обязательно понимать, как именно режет нож, чтобы порезаться. Так и я при помощи кристалла шпата могу определить, что свет сильнее перед нами, а значит, солнце стоит там. А поскольку за полдень давно перевалило, мы движемся на запад.
– Вот это я и хотел выяснить, – заметил Иштван. – Спасибо. – Ветер переменился, и в лицо сержанту хлестнул снег. Он выругался устало и добавил: – Приятно знать, что меня пристрелят не свои, а все же ункерлантцы.