– С моим окружением, – ответила она весело. – По-моему, ты с ними незнаком.
Сабрино умел читать между строк лучше, чем догадывалась его любовница. Означать это могло только «Мои знакомые все намного моложе тебя».
И чем она занимается со своим «окружением» – одними ли пирушками и балами? Верна ли своему покровителю? Если он уличит ее в неверности – вынужден будет уличить, – придется выставить ее из этой роскошной квартиры. Или пускай ищет другого дурака, который станет ее оплачивать. Кольцо же с изумрудом не стоило полковнику ничего, кроме заплаченных ювелиру сребреников. Ункерлантскому дворянчику, в чьем поместье Сабрино разжился военной добычей, уже не понадобятся перстни… да и поместье тоже.
Фронезия крутила кольцо то так, то этак, любуясь камнем. Внезапно она повисла у Сабрино на шее с воплем:
– Ты самый щедрый на свете!
Возможно, ей просто не пришло в голову, что, вместо того чтобы тратить на любовницу семейное состояние, полковник может заниматься мародерством. А Сабрино не собирался ее разубеждать. Вместо этого он взял любовницу на руки и, стараясь не обращать внимания на боль в спине, понес в спальню. В конце концов, он вернулся в Трапани, чтобы развеяться и получить удовольствие.
Удовольствие он получил. Если Фронезии это не удалось, скрывала сей факт это просто мастерски.
Поутру она приготовила любовнику завтрак. Подкрепившись сладкими булочками и чаем с молоком, Сабрино отправился выказать свое уважение супруге. Графиня знала, конечно, где ее муж провел ночь, но она ничего не скажет – таким было негласное правило дворянства.
День выдался ясный, но очень холодный. Что, впрочем, не мешало разносчикам газет горланить о грядущей сенсации. Они все еще кричали о ней к вечеру, когда Сабрино вел жену в ресторан. И на следующее утро. И на следующее.
Усилиями Пекки Куусамо оказалось вовлечено в Дерлавайскую войну, но пока сражения не затронули Каяни. Только торговых судов стало меньше в порту – но посреди зимы их никогда не было много. Лед на океане не встал – это случалось не каждый год, – и айсбергов в южных водах плавало достаточно, чтобы сделать мореплавание небезопасным.
И резервистов еще не начали призывать на службу семи князей. Это случится, знала Пекка. Обязательно случится. Но пока война оставалась столь же теоретической, как прикладные аспекты соотношения законов сродства и подобия.
Война сама ставила опыты и вела протоколы. Задавала вопросы и отвечала. Опыт Пекки с пропадающими желудями подвергал сомнению основы теоретической магии. Блистательная догадка Ильмаринена указала направление, в котором может лежать разгадка. Но теперь требовалось ставить все новые и новые опыты, чтобы подтолкнуть теорию в этом направлении.
Перебирая последние свои заметки, чародейка решила, что пришло время для очередного опыта. Поднимаясь со скрипучего кресла в кабинете, она улыбнулась про себя. Профессор Хейкки не придет жаловаться на беспардонную растрату факультетского бюджета и рабочего времени – теперь не придет. С некоторых пор профессор Хейкки старалась вообще не замечать Пекку.
– Вот и славно, – пробормотала чародейка, заходя в лабораторию.
Чародеи-теоретики обыкновенно работали в одиночку. Работа Пекки требовала, учитывая оборонное ее значение, уединения еще большего. Даже с Лейно она не могла обсудить свои дела, хотя муж был чародеем не из последних. Это было очень обидно.
Вдоль стены лаборатории выстроились клетки с крысами. Когда дверь распахнулась, обитатели клеток – молодые и бодрые, старые и седые – приникли к дверцам в ожидании кормежки.
Пекка подсыпала им немного зерна. Потом запустила двух старых пасюков с побелевшими от старости мордами в лабиринт, наскоро сколоченный плотником из бросовой фанеры. В конце лабиринта зверушек ждало зерно, и обе крысы решили задачку без труда – Пекк несколько недель потратила, чтобы научить их ориентироваться в лабиринте.
Второй крысе чародейка позволила опустошить жестяную кормушку, и даже оделила ее капелькой меда в качестве особой награды. Старый пасюк был совершенно счастлив, когда Пекка вернула его в клетку, которую установила на столе, где когда-то лежал одинокий желудь.
Записав номер опытного животного в протоколе, чародейка разыскала внука старой крысы среди молодых крыс: закон подобия связывал кровных родичей. Молодая крыса отправилась на второй стол.
Пекка сделала очередную пометку в протоколе. Когда завершится опыт, она или заслужит вечную славу (вовсе ей не нужную) и узнает кое-что важное (чего и добивалась), или… Чародейка рассмеялась.
– Или придется начинать все сначала и заходить с другой стороны, – пробормотала она вслух. – Силы горние свидетели – не в первый раз.
Натужный смешок не рассеял ее тревоги. Глубоко вздохнув, она произнесла древнюю формулу:
– Допрежь кауниан здесь были мы – куусамо. Допрежь лагоанцев здесь были мы – куусамо. Когда отбыли кауниане, здесь остались мы – куусамо. Мы, куусамо, здесь. Когда отбудут лагоанцы, здесь останемся мы – куусамо.
Как обычно, ритуал помог ей успокоить нервы. Добьется она успеха или нет – ее народ останется. Убеждение это помогло ей действовать уверенней. Чародейка вскинула руки и принялась читать заклятие.
Созданные ею чары были сходны с теми, что накладывала она на два желудя, когда один уходил в бурный рост, в то время как второй исчезал. Высказанная Ильмариненом догадка позволяла предположить, что именно случалось с пропавшим желудем. После долгих раздумий Пекка отыскала наконец, как ей казалось, способ выяснить, была пресловутая инверсия всего лишь ловким математическим приемом (все, к чему приложил руку Ильмаринен, можно было назвать ловким, но не все – истинным) или она описывала реальное магическое явление.
Чародейка заставляла себя отводить взгляд от клеток с подопытными животными. Пока она читает заклинание, все равно ничего не произойдет – эффект проявится позднее. Старая крыса – та, что сидела на столе, откуда исчезал желудь, – беспокойно металась по клетка. Молодая – та, что оказалась на месте противоестественно быстро прорастающего дубка – выглядывала сквозь крупную сетку.
«Только не оговорись», – твердила себе Пекка. Сколько открытий было совершено с запозданием только потому, что кто-то нечаянно ошибся в заклинании! Она проговаривала слог за слогом, отрешенно наблюдая за собственными действиями. Все шло как планировалось. Язык не заплетался. И не заплетется. «Я не собьюсь, – подумала Пекка. – Что бы ни случилось».
– Да свершится! – воскликнула она и пошатнулась, обессилев враз.
Вершить волшбу самой оказалось куда утомительней, чем складывать заклинания в уме. Пекка утерла со лба пот, хотя в лаборатории было нежарко, а на земле за окном лежал снег.
«Да свершится, – подумала она. – Знать бы еще, что именно». Теперь можно было осмотреть клетки и подопытных животных. «Только не принимать желаемое за действительное», – напомнила она себе лишний раз.