Солнце вставало неохотно, будто обидевшись на весь мир. Тень Фернао протянулась далеко по снегу. Высоко над окоемом светило не поднималось, и свет его оставался кровавым. Дело шло к закату, когда к лагоанской колонне подскакали, вереща во все глотки, двое обитателей льдов.
Генерал-лейтенант Жункейро, командир экспедиционного корпуса, подозвал чародея.
– Что они там бормочут? – бесцеремонно поинтересовался здоровяк. Рыжие генеральские усищи присыпала седина. – Вы же их наречие знаете.
– Ни слова не знаю, – меланхолично отозвался Фернао, отчего глаза генерала вылезли из орбит. – Но если прислушаетесь, то заметите, что они обращаются к нам по-лагоански… на свой манер, конечно.
Жункейро склонил голову к плечу.
– И правда, – признал он с неподдельным изумлением. Потом лицо его окаменело. – Это правда – то, о чем они пытаются нас предупредить? Янинцы действительно выступили нам навстречу?
Фернао покосился на него с раздражением.
– Понятия не имею – здешние края не терпят волшебства, если не считать камланий туземных шаманов. Но не кажется ли вам, генерал, что разумней будет приготовиться к атаке? На случай, если кочевники не лгут.
– Вот-вот стемнеет, – промолвил Жункейро. – Даже янинцы не такие дураки, чтобы нападать ночью… полагаю.
Однако приказ был отдан, и армия принялась судорожно перестраиваться из походной колонны в боевые порядки.
И действительно – враги напали посреди ночи. Вокруг лагоанских позиций начали рваться ядра: неоформленная магия во всех частях света была одинаково разрушительна. Завывая, точно горные гамадрилы, ринулись вперед янинцы. Вспышки жезлов рассеивали темноту. Жункейро сдерживал своих солдат сколько мог, а затем все легкие ядрометы, составлявшие корпусную артиллерию, открыли огонь разом. Лагоанские пехотинцы из ледяных окопов палили огнем солдат короля Цавелласа.
К изумлению и восторгу Фернао, янинцы рассеялись после первого же удара. Очевидно, они полагали, что смогут привести своих противников в смятение и ужас ночной атакой, а когда этого не случилось, одни обратились в бегство, другие бросали жезлы в снег, сдаваясь, и только отчаянное сопротвление арьергарда не позволило Жункейро уничтожить янинские силы до последнего бойца.
Прежде чем на севере блеснул первый свет зари, лагоанский командир объявил:
– Путь на Мицпу открыт!
– Если бы вы там бывали, то не радовались бы так, – отозвался Фернао, зевнув.
Жункейро не обратил на чародея никакого внимания. Тот, в общем-то, и не ожидал иного.
Талсу уже привык, что альгарвейцы расхаживают по улицам Скрунды как у себя дома. К захватчикам он не испытывал столь жгучей ненависти, как многие его соотечественники, – в основном потому, что для предотвращения разгрома сделал больше, чем многие елгаванцы. Его полк вторгся на земли Альгарве, хотя вырваться из предгорий хребта Братяну на равнины и захватить Трикарико им не удалось. Кроме того, солдат сложил оружие, только когда Елгава капитулировала. Хоть его страна проиграла войну, себя юноша в этом не винил.
Отец его полагал иначе.
– Если бы мы воевали упорней, – промолвил он, подняв голову над выкройкой альгарвейского мундира, – мне не пришлось бы заниматься такой работой.
Талсу понимал это как: «Если бы ты воевал упорней». Отец чувствовал себя виноватым в том, что так и не понюхал пламени, и оттого готов был принижать любого, кто побывал в бою и вышел побежденным – как Талсу.
– Нет, – со вздохом отозвался юноша. – Ты нашивал бы самоцветы на пелерину какой-нибудь дамы и точно так же ворчал бы.
Траку хмыкнул, взьерошив обеими руками волосы. Портной начинал уже седеть, но в светлых, как у всех его соотечественников, волосах серебро терялось.
– Ну и что с того? – промолвил он. – По крайней мере, то была бы наша дворянка, а не всякая рыжая лиса.
Прежде чем ответить, Талсу выглянул на улицу. Никто из прохожих вроде бы не собирался заглянуть в портновскую мастерскую на первом этаже домика, в котором юноша обитал с родителями и сестрой.
– Если бы не наши высокородные болваны в офицерских чинах, – промолвил Талсу, убедившись, что может говорить без опаски, – может, нынче клятый рыжик не звался бы королем Елгавы. Мне, если помнишь, под их началом служить приходилось – я знаю, что они за вояки.
Траку вытряхнул из кассы малый сребреник с отштампованным орлиным профилем короля Майнардо, бросил на пол и припечатал каблуком.
– Вот что я сделал бы с любым рыжиком, тем более с придурочным братцем короля Мезенцио, кто взгромоздит седалище на трон приличной каунианской державы!
– Я ему тоже в любви не признавался, – ответил Талсу. – Кому он нужен? Но если бы король Доналиту не сбежал в Лагоаш, когда рыжики прорвали фронт, альгарвеец не звался бы теперь нашим королем. По мне, отец, от Доналиту проку было не больше, чем от нашего дворянства.
– Это тебе альгарвейцы нашептали, – отрезал отец. – От короля и не должно быть проку, король сам себе прок. Король стоит за державу, иначе какой же он король? А как может альгарвейский королек за каунианскую державу стоять? Это же против всякой натуры, вот оно как!
На это у Талсу не нашлось что ответить. Судя по тому, что знал юноша о чародействе, – а знал он немного – отец был прав. Но Траку, поминая елгаванское дворянство, думал о попусту растраченных деньгах. До войны Талсу относился к высшему классу так же. Сейчас, вспоминая о графьях да герцогах, он думал о более дорогом товаре – попусту растраченных жизнях.
– Потом поговорим, – промолвил он, выходя из лавки. – Утром мама просила купить немного оливкового масла и чеснока, а я так и не собрался.
– Тогда иди. – Траку с охотой оставил пустой спор. – И поторопись, если не хочешь остаться без ужина.
Улыбнувшись – хотя отец вовсе не шутил, – юноша направился в бакалейную лавку. Погода стояла теплая. В Скрунде зимы редко бывали холодными, а уж пляжи северной Елгавы, обращенные через Гареляйский океан к берегам экваториальной Шяулии, и вовсе не знали морозов. В более счастливые времена пляжи эти полнились отдыхающими, что спасались от южных морозов.
Лавка бакалейщика находилась близ городского рынка. Как всегда, Талсу оглядел площадь в надежде углядеть что-нибудь любопытное, но ничего не увидал, зато вздрогнул от изумления. Глупость, конечно: альгарвейцы снесли триумфальную арку времен Каунианской империи несколько месяцев тому назад. Но Талсу до сих пор не привык, что ее больше нет.
В бакалею Талсу обожал ходить – надеялся застать в лавке прелестную дочку хозяина. Когда он вошел, Гайлиса улыбнулась ему из-за прилавка.
– Привет, Талсу, – сказала она. – За чем сегодня пожаловал?
– Кувшин оливкового масла, второй отжим, и немного чеснока, – пробормотал юноша.
– Чеснока сколько хочешь, – ответила Гайлиса, – а вот масло второго отжима у нас кончилось. Возьмешь деревянное или девственного отжима? – И, прежде чем Талсу успел открыть рот, девушка предупреждающе подняла руку: – И если ты сейчас отпустишь шуточку на эту тему, точно альгарвеец, я расколочу кувшин о твою башку. Ты меня понял?!