– А ты что, и войско с собой приволок? – со смехом поинтересовался часовой, он же двоюродный брат солдата, но держать Иштвана под воротами не стал и, ссыпавшись по ступеням, отворил калитку.
Когда ворота закрылись за спиной солдата, молодые люди обнялись.
– Звезды пресветлые, – воскликнул Чоконаи, – как же я рад тебя видеть!
– Звезды пресветлые, – в тон ему отозвался Иштван, – как же я рад, что ты меня видишь!
Чоконаи рассмеялся. Иштван – тоже, хотя вовсе не шутил: в бою ему не единожды казалось, что в родной деревне его больше не увидят.
За оградой дома Кунхедьеша стояли как прежде: приземистые, суровые, каменные или кирпичные, под остроконечными крышами (чтобы не скапливался снег), крытыми сланцевой плиткой (чтобы факел не смог их поджечь). И стояли они не впритык – чтобы от врага отбиваться было сподручней. А все-таки теперь деревня казалась Иштвану тесной – не то что прежде, когда он не видывал еще мира. «Сначала долина мне мала показалась, теперь в деревне тесно, – подумалось солдату. – Да что это со мной?»
– Ты, верно, рад, что вернулся, – заметил Чоконаи.
– Еще бы, – невнятно пробурчал Иштван, хотя сейчас это занимало его меньше всего.
– Ну так не стой столбом! Я тебя провожу до дому – вряд ли еще кто объявится. У нас и одного-то путника за день не дождешься, а о двоих и говорить нечего.
Судя по улыбке, Чоконаи был вполне доволен жизнью в такой глуши. Иштван когда-то и сам так думал. Сейчас он оглядывал лавки и корчмы – неужели все и прежде было таким маленьким? Таким убогим. Как же он раньше этого не замечал? И не представлял, что можно жить иначе. А теперь узнал – и родной Кунхедьеш будто съежился, как садится шерстяная кофта после стирки.
Навстречу им шел здоровенный мужик лет на десять старше Иштвана. Звали мужика Короши, и в прежние времена он попортил Иштвану немало крови. Как и раньше, Короши шагал нагло и развязно, но с тех пор, как и все в деревне, сильно сдал в размерах. Иштван шел ему навстречу, не напрашиваясь на ссору, но и не собираясь уступать – и Короши покорно уступил дорогу, даже не огрызнувшись.
– С возвращением, Иштван, – промолвил он. – Ясных звезд тебе.
– И тебе того же, – отозвался солдат, поперхнувшись от неожиданности, и покосился на Чоконаи – того дружеское приветствие Короши удивило не меньше.
«Должно быть, все дело в мундире». Солдат не сразу сообразил, как выглядит в глазах односельчан: как боевой ветеран, повидавший немало сражений и готовый развязать еще одно.
– Вон твой дом, – указал Чоконаи. – Не забыл? А я побежал обратно. Если заметят, что у ворот никого нет, мне влетит.
– Да чтобы я родной дом забыл? – воскликнул Иштван. – Если ты думаешь, что я такой дурак, может, и правда надрать тебе уши?
Чоконаи удрал.
Странно, но родной дом был совершенно таким же, каким запомнился. Поразмыслив, солдат понял, почему – для него этот дом уменьшился уже давно: в младенчестве казался огромным, в юности стал обычным. Таким и остался. И служба в армии никак не повлияла на завершившийся процесс.
Вместо окон в доме Иштвана были бойницы – как в любом другом доме Кунхедьеша. С кухни потянуло изумительным ароматом матушкиного паприкаша, и солдат едва не захлебнулся слюной. Все вокруг казалось маленьким и убогим, а вот запах паприкаша стал еще вкусней. Давненько он не чуял такого сладостного духа. Иштван сглотнул и постучал в дверь.
В доме загомонили, и миг спустя Иштван увидал прямо перед собою свое сгорбившееся и постаревшее подобие.
– Отец!
Родитель Иштвана выронил башмак и дратву.
– Иштван!
При звуке этого имени в доме зашумели еще пуще. Альпри стиснул сына в объятьях.
– Звездами клянусь, служба сделала из тебя мужчину!
– Да ну? – Солдат пожал плечами и переступил порог. – По-моему, я вовсе не изменился.
Альпри изьяснялся тем же горянским говором, что и вся деревня. Иштван сам не знал, отчего это так его изумило.
Все семейство по очереди тискало блудного сына в объятьях, колотило по спине и твердило, как он вырос: матушка, дядьки и тетки, сестры, двоюродные сестры и братья, двоюродный дед с костылем… Кто-то – Иштван в суете не заметил, кто – сунул ему в руки рог, наполненный медом. Солдат разом осушил его. Рог отобрали и сунули другой, тоже полный. Иштван опорожнил и его. До жуткого горлодера, каким пробавлялись в армии, мед не дотягивал, но хмелю в нем было изрядно. После двух рогов солдата прошиб пот, и он разом забыл про горянский говор родственников.
В руках солдата, как по волшебству, очутился третий рог.
– Идем. – Матушка взяла Иштвана под локоть. – Я как раз накрывала к ужину.
– Пускай поболтает с нами, Гизелла, – возразил отец. – Парень только домой вернулся, не успел даже рассказать – надолго ль. Понятное дело, ему захочется узнать, что у нас тут случилось, пока его не было.
– Вообще-то я зверски проголодался – и одни звезды знают, как давно не пробовал настоящего паприкаша, – заметил Иштван.
Гизелла просияла. Альпри явно изумился и обиделся немного, но сделал вид, будто ничего не случилось. Иштван поспешно уселся за стол. Для большого и шумного семейства Альпри события в их долине были важней бушевавшей по всему континенту Дерлавайской войны. Война казалась им призрачной – а Иштвану казалась нереальной сама долина.
На вкус паприкаш оказался таким же чудесным, как и запах, – в точности таким, каким помнился солдату. Иштван повторял это снова и снова, и мать краснела от удовольствия. Но даже с полными ртами родичи – как всегда – рассказывали о погоде, о стадах, о местных скандалах, о несчетных пороках жителей соседней деревни Сомбатей и еще более гнусных делишках едва заслуживающих человеческого имени негодяев из соседней долины. Иштван и хотел бы утихомирить их, но не мог.
Прошло немало времени, наконец двоюродный дедушка Баттьянь спросил:
– Ну как в мире дела, мальчик мой? Не забыли ль звезды твое имя, когда ты был вдалеке от дома?
Это был хороший вопрос. Над столом повисло напряженное молчание – родня Иштвана ждала, что скажет на это солдат. Иштван обвел близких взглядом. Кое-кто из мужчин, как ему было известно, выбирался из долины, но недалеко. Они не видели того, что видел он. Не прошли через то, что выпало на его долю.
– Отвечай деду! – потребовал отец, словно Иштвану было десять лет.
– Да, отец, – промолвил солдат и повернулся к Баттьяню: – Мир больше, чем я мог вообразить, и страшней. Но звезды… звезды светят всему миру, дедушка. В этом я уверен.
– Хорошо сказано! – громыхнул отец, и все закивали. – Очень скоро мы победим в этой войне, и все будет прекрасно.
Все вновь умолкли.
– Конечно, победим, – отозвался Иштван. После чего напился в стельку – родные твердили, что именно так пьют настоящие герои.