Но мужчина, не веселящийся на симпосии, стал бы объектом для подозрений. Бывали времена, когда Соклею приходилось притворяться тем, кем он на самом деле не являлся, что заставляло его чувствовать себя лицемером.
Правда, Диоклей наверняка чувствовал себя еще более неловко. Начальник гребцов принадлежал к тому кругу, где нечасто устраивались симпосии, если вообще устраивались. Его хитон и гиматий были вполне приличными, но, моряк до мозга костей, он появился у дома Соклея босиком. И теперь он все время ерзал на ложе, пытаясь найти удобную позу.
К облегчению Соклея, собравшиеся выбрали симпосиархом его отца.
— Пусть будет пять частей воды на две части вина, — объявил Лисистрат.
Никто не мог на это пожаловаться, и никто не пожаловался: то была превосходная пропорция: напиток получался не слишком крепкий и не слишком слабый.
На соседнем ложе рядом с Соклеем и Менедемом возлежал богатый землевладелец, разводивший оливки, по имени Дамофон. Как любой процветающий землевладелец, он принимал симпосии как должное. Он не ворчал по поводу смеси, но засмеялся и сказал:
— Бьюсь об заклад, что вы, мальчики, в Великой Элладе пили вино покрепче. Когда италийцы пируют, они пируют вовсю! Так все говорят, поэтому, я полагаю, это правда.
— Мало ли что люди говорят… — начал Соклей.
Но одновременно с ним подал голос и Менедем:
— Еще бы! Конечно, мы пили вино покрепче. Помнишь ту пирушку в Таренте?..
Вообще-то это был единственный симпосий, который они посетили в Великой Элладе, но Менедем об этом не упомянул.
— На той пирушке смешивали вино и воду один к одному и пили до тех пор, пока у всех не поплыло перед глазами.
Дамофон не обратил никакого внимания на реплику Соклея, но присвистнул в ответ на слова Менедема.
— Один к одному! От такой смеси поплывет перед глазами, и очень быстро!
Рабы стали разносить чаши с разбавленным водой вином.
Землевладелец отхлебнул из чаши и снова присвистнул.
— Это преотличная штука, скажу я вам… Просто восхитительная!
Несколько других симпосиатов сказали то же самое.
Лисистрат улыбнулся, кашлянул пару раз, чтобы глаза пирующих обратились на него, и проговорил:
— Это ариосское, которое привезли с Хиоса мой сын и мой племянник. Мы должны поблагодарить эллинов-италийцев и италийских варваров, поскольку те не оказались слишком высокомерны, чтобы закупить все вино, так что осталась одна амфора, дабы мы насладились ее содержимым этим вечером.
Приветственные возгласы, которые раздались со всех лож в андроне, были громче и неистовее, чем следовало ожидать столь ранним вечером от тех, кто пил столь щедро разбавленное вино.
— Браво, Соклей! Браво, Менедем! — выкрикнул Ксанф. — Как я однажды говорил на ассамблее…
Отец Соклея опередил толстого зануду:
— Ну а поскольку мы собрались здесь, чтобы выпить в честь возвращения на Родос Соклея и Менедема, совершивших удачное и прибыльное путешествие на запад…
Раздались новые аплодисменты.
— …я думаю, что нынче вечером мы будем говорить о тех, кто сейчас в пути или уже вернулся из путешествия, чтобы вспомнить тех, кого долго не было с нами.
Менедем засмеялся.
— Никаких грязных историй, когда за дело берется твой отец.
— Если тебе обязательно нужны на каждом симпосии грязные истории, мой дорогой, советую поселиться в Великой Элладе, — ответил Соклей.
Ни один из них не говорил настолько громко, чтобы услышал Лисистрат.
Как велел обычай, рассказывать начали с дальнего конца полукруга лож, где возлежали Соклей с Менедемом и их отцы.
Диоклей к тому времени выпил уже достаточно вина, чтобы преодолеть смущение из-за того, что оказался в компании с людьми более видными, чем он сам. Келевст рассказал весьма занимательную историю о кораблекрушении и спасении на ликийском берегу.
Другой симпосиат поведал о своем родном брате, который ушел с Александром и вернулся годы спустя без трех пальцев на правой руке и без одного глаза. Ксанф обнародовал бесконечную историю, казалось, вообще не имевшую смысла. Дамофон рассказал о том, как был выкуплен из плена его отец, захваченный пиратами с Крита.
А потом наступила очередь Соклея.
Он встал и, кивнув Дамофону, сказал:
— Не думаю, что кто-нибудь из здесь присутствующих пролил бы слезу, если бы Крит погрузился в море, как, судя по словам божественного Платона, давным-давно погрузился туда остров Атлантида.
Никто ему не возразил.
Несколько человек захлопали в ладоши.
Соклей продолжал:
— Вы встречаетесь с родосцами по всему Внутреннему морю. Мы с Менедемом во время путешествия в Великую Элладу тоже повстречали одного родосца. Вместо того чтобы произносить длинную речь… — это был камешек в огород Ксанфа, но тот, к несчастью, не понял, что имеет в виду Соклей, — я спрошу: может ли кто-нибудь рассказать мне хоть что-нибудь о воине, которого зовут Алексидам, сын Алексиона?
Менедем открыл было рот, но тут же закрыл его.
Соклей назвал только имя Алексидама; он не сказал никому, что сделал этот наемник, даже не упомянул о том, что тот вообще что-то сделал.
Хорошенько все обдумав, Менедем прошептал:
— Да ты ловкач.
Соклей наклонился и прошептал в ответ:
— Ты ведь меня знаешь — я всегда хочу все прояснить.
— Алексидам, сын Алексиона? — переспросил Дамофон. — Рослый такой парень немного старше тебя, со шрамом через весь нос?
— Да, тот самый, — подтвердил Соклей, скромно умолчав о том, как он исправил нос Алексидама в Каллиполе.
— Алексион умер пять или шесть лет тому назад, — проговорил Дамофон. — Я обычно покупал у него рыбу. Вместо того чтобы сесть в отцовскую лодку, Алексидам продал ее и на вырученное серебро купил оружие. Он сказал, что воину гораздо легче заработать на жизнь, чем рыбаку. Где вы с ним встретились?
— На мысе Тенар, — ответил Соклей. — Он попросил подвезти его в Италию. Там идет столько войн, что наемник без труда сможет заработать.
— Там идет столько войн, что воин без труда может искать работу, — сказал Филодем с кушетки, которую делил с отцом Соклея.
— Откуда бы Алексидам ни получал свою драхму в день и воинский паек, он, скорее всего, еще куда-нибудь запустит руку, — заметил Дамофон. — Его отец был порядочным человеком, но я перестал покупать товар у Алексидама еще до того, как он продал лодку. Этот парень из тех людей, которые обливают морской водой вчерашнюю рыбу, чтобы она выглядела только что пойманной. — Он посмотрел на Соклея. — Небось доставил вам хлопот?