Юноша мог бы не обращать внимания на ее слова. Она была здесь для того, чтобы выполнять его желания, а не наоборот. Но, пожав плечами, Менедем ответил:
— Тогда наклонись еще немножко. — И, поплевав на себя, чтобы было легче, вошел в другую «дверь». — Вот. Так лучше?
— Ну… вроде да, — отозвалась Эвноя. — Только немножко больно.
— Ты сама так захотела, — сказал Менедем, не задумываясь — хотела ли она вообще отправляться к нему в постель.
И продолжил: ему-то было вовсе не больно, наоборот. Закончив, Менедем похлопал любовницу по круглому заду.
— Вот, дорогая, это тебе. — Он дал ей пару оболов. — И вовсе не обязательно говорить Клейтелию, что ты их от меня получила.
— Спасибо, — сказала Эвноя. — Все было не так уж плохо. Маленькие серебряные монеты явно многое ей возместили. Менедем на это и рассчитывал.
Он лег со словами:
— Поспи со мной. Мы повторим утром, тем способом, каким ты захочешь.
Он не сказал, что даст ей за это еще денег, но не сказал и обратного. Женщина легла с ним довольно охотно. Кровать была узка для двоих, но они прижались друг к другу, и стало вполне сносно. Обняв рабыню, Менедем уснул.
* * *
Соклей проснулся, когда женщина, которую Клейтелий одолжил ему на ночь, почти вышибла его из постели. Ему пришлось вцепиться в кровать, чтобы не упасть на пол, и его резкое движение разбудило рабыню. Оба они не сразу поняли, почему лежат тут рядом друг с другом. Соклею понадобилось еще мгновение, чтобы припомнить имя женщины.
— Доброе утро, Фестилис, — сказал он, все-таки вспомнив, как ее зовут.
— Доброе утро, господин, — ответила рабыня, усевшись и зевнув.
Ее груди слегка свисали, соски были большими и темными. Соклей догадывался, что она уже успела родить ребенка. Может быть, тот не выжил. Когда он протянул руку и лениво погладил женщину, та сказала:
— Погоди немножко, господин. Дай мне сперва воспользоваться горшком, если не возражаешь.
До того как она это сказала, Соклей не был уверен, что хочет ее снова, теперь же решил, что то был бы неплохой способ начать день.
— Давай, — кивнул он. — И когда закончишь, я воспользуюсь им сам. А потом…
Но едва он успел поставить горшок, как во дворе раздались быстрые шаги. Кто-то постучал кулаком в их дверь, а потом в дверь соседней комнаты, где ночевал Менедем.
Фестилис испуганно пискнула. Она явно не ожидала, что кто-то побеспокоит их так рано; свет, пробивающийся сквозь ставни, был еще серым, предрассветным.
— Кто там? — спросил Соклей.
Он взглянул на нож, который обычно носил на поясе, теперь лежавший на полу, — то был скорее инструмент, чем оружие. Соклей услышал, как Менедем задает тот же вопрос с таким же беспокойством в голосе. После того что случилось в Кавне, кто мог бы поручиться, что оставаться в доме проксена безопасно?
— Это я, Клейтелий, — раздался голос. — Вы, господа, должны немедленно одеться и выйти.
— Почему? — спросил Соклей с некоторым раздражением. Он оглянулся на Фестилис, которая в ожидании лежала голая на постели. Упустить шанс перепихнуться с ней после того, как он решил так поступить, — вот что его раздражало.
— Потому что рядом со мной стоят слуги Птолемея, — ответил Клейтелий. — Птолемей желает как можно быстрее с вами поговорить.
Соклей похолодел.
«Великий Зевс! Неужели Птолемей проведал об изумрудах? Как он мог о них узнать? Но о чем еще он может желать с нами поговорить?»
Соклей не знал ответов на эти вопросы, но понял, что вскоре все так или иначе выяснится.
Фестилис изумленно распахнула глаза.
Пока Соклей надевал хитон, из другой комнаты донесся голос Менедема:
— Ты сказал, Птолемей хочет с нами поговорить?
Двоюродный брат Соклея говорил необычно подавленно.
«Ничто не может заставить тебя испугаться богов — кроме страха, что твои секреты раскроются или уже раскрыты», — подумал Соклей.
Менедем определенно боялся если не богов, то человека куда более могущественного, чем он сам.
— Правильно, — ответили Клейтелий и еще кто-то: вероятно, слуга Птолемея.
Соклей дотронулся до своего небольшого ножа. Что проку от этой штуки против одного из самых великих военачальников эллинского мира?
— Еще увидимся, — сказал Соклей Фестилис, пытаясь уверовать в свои слова.
Затем открыл дверь и шагнул во двор.
Человек, стоявший рядом с Клейтелием, смахивал на Эвксенида из Фазелиса: крепко сбитый, с хорошей выправкой, по-военному настороженный. Соклей подумал, что человек этот похож на воина, каковым он, без сомнения, и являлся.
— Радуйся, — сказал незнакомец. — Я — Алипет, сын Леона.
Соклей тоже назвался, а тут вышел и Менедем. Алипет снова представился и жестом указал на дверь дома Клейтелия.
— Пойдемте со мной, почтеннейшие.
— Не мог бы ты сказать, зачем Птолемей хочет нас видеть? — спросил Соклей, когда они вышли на улицу.
— Точно не знаю, хотя и догадываюсь, — ответил Алипет. — Но я могу ошибаться, и, в любом случае, человеку, занимающему мой пост, лучше помалкивать.
Тут Соклею пришла в голову одна мысль.
— Мы только что заключили сделку с Пиксодаром, торговцем шелком. Он, вероятно, принесет этим утром ткань на «Афродиту», чтобы взамен забрать краску и благовония. Не мог бы ты послать кого-нибудь в его дом и попросить Пиксодара подождать до тех пор, пока мы не вернемся и не проследим лично за обменом?
— Я об этом позабочусь, — пообещал Алипет.
Судя по его тону, Птолемей не собирался сделать с родосцами ничего ужасного. Это слегка успокоило Соклея, но лишь слегка.
«Он ведь не собирается нас казнить, правда? А то, может, лучше попытаться сбежать».
Кос просыпался. Женщины с кувшинами уже собрались у фонтана и обсуждали последние новости. Крестьянин из пригорода топал на рыночную площадь с большой корзиной лука. Каменотес обрабатывал с помощью молота и долота надгробие. Маленький голый мальчик — его член болтался на бегу — гонялся за мышью до тех пор, пока зверек не юркнул в трещину в камне и не исчез из виду. Ребенок ударился в слезы.
Как любое другое здание в городе, дом, который занял Птолемей, демонстрировал миру только голую побеленную стену. Но в отличие от любого другого виденного Соклеем жилища этот охраняли два гоплита в полном вооружении — шлемы с гребнем, бронзовые корселеты, наголенники, щиты, копья, мечи у бедра. Воины стояли перед входом, вытянувшись во фронт.
— Радуйтесь, — сказал им Алипет. — Вот родосцы, которых хотел видеть Птолемей.
— Радуйтесь, — в один голос ответили часовые.