– Ладно уж, парни, заходите, – промолвил он. – Как делишки?
– Жандарм Бембо заметил во время дежурства кое-что, о чем я посчитал необходимым сообщить вам, – отозвался Пезаро: раз всю честь приписать себе у него не получилось, так хоть немного добыть. Он подтолкнул Бембо локтем. – Давай, расскажи капитану, что удумали грязные чучелки.
– Кауниане, да? – Сассо наклонился над столом. Силуэт его прорисовался на фоне окна за спиной. – Рассказывайте.
Прежде чем Бембо успел открыть рот, улицу за окном накрыла рваная тень.
– Драконы над головой так и мелькают, – заметил жандарм. – Слава силам горним, что наши, а не клятых елгаванцев.
– О да! – Капитан Сассо ухмыльнулся, показав острые зубы. Глаза его хитро блеснули, из чего Бембо сделал вывод, что начальник знает больше, чем говорит. Но прежде чем жандарм успел задать вопрос, Сассо нетерпеливо взмахнул рукой: – Не тяните, жандарм.
– Слушаюсь, сударь!
Как только что он поведал Пезаро, Бембо рассказал Сассо, что кауниане красят волосы, дабы меньше выделяться на фоне остальных жителей Трикарико.
– Ну-ну, – пробормотал жандармский капитан, когда Бембо закончил. – Слыхивал я от одного натурфилософа, что бывают пауки, что прикидываются цветами, – чтобы бабочки и пчелы залетали им прямо в лапы. Похоже на этих кауниан, верно? И если они занимаются этим в Трикарико, то можно быть уверенным – по всей Альгарве то же самое.
– Об этом я и не подумал, сударь, – отозвался Бембо, и это была чистая правда. За то, чтобы решать мировые проблемы, платят офицерам, а простому жандарму разобраться бы с делами на своем маленьком участке.
– Мы покончим с этим – пропади я пропадом, коли не так, – сурово пообещал Сассо и кивнул обоим подчиненным: – И ваше имя не будет забыто, жандарм, за то, что обнаружили этот заговор, и ваше, сержант, за то, что обратили на него мое внимание. В этом даю вам слово.
– Спасибо, сударь! – хором отозвались жандармы, просияв.
Бембо готов был поделиться честью первооткрывателя, лишь бы ему достался кусок. Пезаро – тоже, хотя и пытался заграбастать все себе. Оба, таким образом, были необыкновенно великодушны – по меркам альгарвейских жандармов, конечно.
Пекка всегда говорила, что самые важные орудия чародейского ремесла – это перо и бумага: вполне подобающее отношение к делу для мага-теоретика. Но сейчас она находилась не за столом в своем кабинете, а в лаборатории, и на лице ее отражалось не глубокое раздумье, как это обычно бывало за работой, а мучительное разочарование.
Чародейка сердито уставилась на желудь посреди стола.
– Лучше бы тебя скормили свиньям! – в сердцах бросила она.
Желудь никак не отреагировал – немой, недвижный, бесполезный. Он тоже мог бы укорить ее за неловко поставленный опыт – а сама Пекка, следовало думать, пребывала в отчаянии куда большем, чем ей казалось, раз уж с ней желуди разговаривают.
Ей хотелось высказать все, что она думает о злосчастном желуде, куда громче и грубей, чем она себе позволила. Куусаманская сдержанность победила – но лишь едва-едва. Чужеземные мореплаватели, чья громкая ругань на неведомых наречиях доносилась порою со стороны каянской гавани, не скрывали своих чувств от мира. Пекка завидовала той легкости, с которой они изливали душу.
– Позволь мне узнать истину, – прошептала она, – и найти облегчение.
Если желудю и была ведома истина, он молчал. Ей казалось, что она сумела найти способ вырвать у него эту истину, однако до сих пор все ее попытки кончались неудачей. Пекка опять выругалась про себя. Лейно, без сомнения, с ходу нашел бы полдюжины способов поправить ход эксперимента – как и любой чародей-практик. Но ей запрещено было рассказывать мужу, над чем она работает. Запрещено было говорить об этом с кем бы то ни было, кроме коллег… таких же безнадежных теоретиков, как она сама.
Она снова пронзила желудь взглядом. Потом для надежности прошла через всю лабораторию и пробуравила взглядом второй желудь. Он лежал на белой тарелке – точно такой же, что и на столе напротив. Столы тоже были совершенно идентичны. Сами желуди были очень похожи – Пекка лично сорвала их и еще несколько им подобных с одной ветки – и находились в контакте не только на дереве, но и в лаборатории: их держали в одной банке. Пекка знала, что они соприкасались. Она сделала все, чтобы они соответствовали критериям подобия и контакта.
И все ее старания кончились… пока ничем не кончились. Пекка вернулась к столу, на котором покоился первый желудь. Сердитый стук каблуков во каменному полу почти заменял ей злую ругань чужеземных моряков. Ей захотелось вышвырнуть желудь в окно, и только усилием воли смогла она сдержаться.
– Должно было сработать! – пробормотала она и рассмеялась, забыв о злости и разочаровании. Так мог бы сказать Уто на ее месте. Никто не смог бы укорить за детский каприз мальчишку. Но Пекке стоило вести себя как взрослой.
– Ну ведь должно было! – взорвалась она и снова посмеялась над собой. И правда, получилось совсем как у сына.
Но это не значило, что в ее словах не содержалось зерно истины. Если она вознамерилась разыскать принцип, лежащий в основе законов сродства и контакта, до сих пор почитавшихся коренными законами магии, с чего лучше начать опыты, как не с желудей, изначальной формы дуба? Пекке казалось, что это была похвально разумная идея. С такой мог бы выступить опытный экспериментатор.
Но порой даже у опытных экспериментаторов случаются промахи. Вся работа Пекки до сих пор представляла собою один сплошной промах. Опыты ее не подтверждали даже существования законов сродства и контакта, не говоря о том, чтобы между ними существовала некая связь.
– Здорово было бы, нечего сказать! – пробормотала она, вздрогнув слегка. – И до скончания веков – одна лишь механика?
Она представила, как доказывает ошибочность законов сродства и контакта и как по мере распространения губительной вести умирает мировое волшебство. Потом чародейка встряхнула головой так решительно, что пришлось откинуть упавшие на лоб грубые черные прядки. Такое случиться не могло, чему Пекка была рада всем сердцем.
Но что же пошло не так? Этого чародейка никак не могла уяснить. Когда она проводила какие-то манипуляции с одним желудем, с другим ничего не происходило, невзирая на то, что они были сродственны и находились раньше в соприкосновении. С точки зрения магии – полная нелепица.
Пекка прищелкнула пальцами.
– Попробуем по-иному, – проговорила она вслух. – Если и это не сработает… пожри меня силы преисподние, если я знаю, что тогда делать!
Она вышла на улицу с ведром и лопаткой, чтобы набрать немного размокшей земли. Вернувшись в лабораторию, тщательно перемешала грязь и разделила на две равные кучки. Подбросив монетку, чтобы выбрать кучки совершенно случайно, она закопала один желудь в первую, другой – во вторую.
Покончив с этим, она принялась читать заклинание над одним из желудей. Заклятье это обычно использовали маги-агрономы, чтобы заставить растения цвести или приносить плоды не в сезон, но Пекка потратила немного времени, чтобы усилить его действие – ей не терпелось увидеть результаты. Чародейка надеялась, что когда-нибудь, если она выкроит время – и если заклятье окажется бесполезным для нынешнего проекта и перестанет, таким образом, считаться княжеской тайной, – она сможет запатентовать свою улучшенную версию и заработать столько денег, что улыбнется даже ее зять-банкир.