Подводник вздохнул. Лагоанцы были хитроумны – в этом не оставалось сомнения. Они не воевали с его страной. Они дали приют изгнаннику. Корнелю жалел, что не в силах был чувствовать к ним большую благодарность. Или хоть какую-нибудь.
Но нравились ему лагоанцы или нет, островитяне выигрывали в сравнении с альгарвейцами, которых Корнелю презирал и ненавидел. Поскольку Лагоаш оставался единственной державой, продолжавшей борьбу с Альгарве, верность подводника поневоле была отдана ему.
Он снова поднял Эфориель на дыбы. Что это там, на юго-западе – дымок? Да, решил он, понукая левиафана.
Мицпа готова была пасть. Если бы янинцы приложили все усилия к тому, чтобы смять оборону немногочисленных лагоанских поселений на краю земель обитателей льдов, Мицпа уже пала бы им в руки. Но король Цавеллас большую часть армии оставил дома, на границе с Ункерлантом. Корнелю не мог решить, мудро поступает янинский властитель или не очень. Конунг Свеммель с легкостью мог обрушиться на слабого соседа. Но если это случится, ункерлантскую орду не остановят несколько полков. На южном континенте янинские части могли бы достичь большего.
Но король Цавеллас решил иначе. Поэтому лагоанцы со своими кочевыми союзниками еще удерживали Мицпу, хотя янинцы уже подошли так близко, что могли засыпать город разрывными ядрами – это значило, что долго тамошнему гарнизону не продержаться. Но прежде чем Мицпа падет, лагоанцы успеют еще вывезти оттуда кое-что ценное.
– Король в изгнании и чародей, – проговорил Корнелю, обращаясь к Эфориели. – Понимаю, оба могут оказаться полезны, а лагоанцы любят все полезное. Но, бьюсь об заклад, многие в Мицпе мечтали бы, чтобы мы плыли за ними.
Левиафан целиком проглотил крупного кальмара. Судя по тому, как сладко вздрогнуло ее тело, Эфориель не прочь была вернуться в здешние воды. Корнелю ласково похлопал левиафана по спине. К тому времени, когда они вернутся с беженцами в Сетубал, возвращаться в Мицпу уже не будет смысла – во всяком случае, с точки зрения лагоанцев. Но объяснить все это левиафану подводник не мог, да и не пытался.
– Коса восточнее бухты, – пробормотал про себя Корнелю.
Там он должен был встретить беженцев. Смогут ли они добраться до берега, когда Мицпа осаждена янинцами? Подводник пожал плечами. Если на берегу никого не окажется… значит, и забирать будет некого.
Он снова заставил Эфориель поднять голову над водой. Если там, в нескольких сотнях локтей впереди, виднелась не та длинная коса, что ему нужна, значит, он окончательно сбился с пути. Но берег был пуст. Корнелю снова пожал плечами. Лагоанские офицеры, которые направили его сюда, уверены были, что беженцы будут его ждать.
– О да! – заметил один из них, перед тем как подводник и его левиафан покинули гавань Сетубала. – Один из этих ребят славится умением выбираться из передряг… ну, и у чародея тоже неплохо получается!
Корнелю вспомнилось, как заразительно расхохотался офицер – чувство юмора у лагоанцев было странное. Развеселить сибианина было не так легко. В последние месяцы заставить его расхохотаться от души могло бы разве что зрелище жарко полыхающего королевского дворца в Трапани – лучше, если полыхающего вместе со всем городом. Вот тогда он завывал бы от смеха волком и ржал мустангом. От одной только этой досужей подводник мрачно улыбнулся.
Он заставил Эфориель подплыть поближе к берегу. Возможно, чародей и король еще не выбрались из города. Возможно, волшебник неким способом учует приближение Корнелю и поспешит навстречу спасателю. Возможно, возможно, возможно…
Подводник заморгал. Он готов был поклясться… истинной клятвой, именем короля Буребисту – что на косе никого нет. Получилось бы, что Корнелю нарушил клятву. Внезапно он увидал, что на берегу стоят двое – один тощий, длинный, явно альгарвейских кровей, другой пониже и пошире в плечах, похожий на фортвежца или ункерлантца. Заметив подводника – или скорей его левиафана, – оба отчаянно замахали руками.
Резиновые комбинезоны, которые Корнелю привез с собой, были как раз подходящих размеров. Если чародей не забыл своего ремесла, его заклятья не позволят ему и его высокородному спутнику замерзнуть в ледяной воде. А если забыл… Корнелю в очередной раз пожал плечами. Он сделал все, что мог. А чего не мог сделать, о том и беспокоиться не станет.
Он заставил Эфориель подойти как можно ближе к берегу, но с осторожностью – не хватало еще ей сесть на мель, особенно здесь и сейчас. Соскользнув со спины чудовища, Корнелю поплыл к каменистой косе, толкая перед собой сверток с резиновыми костюмами.
Когда подводник выбрался на сушу, чародей поприветствовал его потоком торопливой и неразборчивой лагоанской речи.
– Потише, – промолвил Корнелю. – Плохо говорю. – Он указал на пять корон, выдавленных на груди: – Корнелю. Сибиу. Беженец. – Это слово ему было знакомо превосходно.
– Я владею сибианским, – отозвался чародей. Это была правда – он говорил не на ломаном альгарвейском, который у большинства лагоанцев сходил за островное наречие. – Меня зовут Фернао, а рядом со мной вы имеете честь видеть Пенду, короля фортвежского.
– Я говорю на альгарвейском, но, боюсь, не на языке Сибиу, – проговорил Пенда.
Корнелю поклонился.
– Я тоже говорю по-альгарвейски, ваше величество, – лучше, чем мне хотелось бы, – ответил он.
Фортвежский король, скривившись, кивнул согласно.
– Все мы говорим слишком много, – заметил чародей на сибианском и повторил, видимо, на фортвежском. Так или иначе, а звучало это очень разумно. – Полагаю, – он снова обернулся к Корнелю, – в этих костюмах мы прибудем в Сетубал не в виде замороженной рыбы?
– Мгм. – Подводник развернул сверток. – Если сможете наложить на них защитные чары. Утепляющие и для подводного дыхания были бы особенно полезны.
– Пожалуй, справлюсь, – ответил чародей. – Полезны, говорите, чары подводного дыхания? Это вы хорошо сказали… Придется снять заклятье, отводящее глаза от этой косы. Я пытался уменьшить радиус его действия в направлении моря. Рад, что вы сумели отыскать нас.
– Могу представить, – сухо отмолвил Корнелю. – И нам, без сомнения, найдется о чем поговорить – в другой раз. Делайте что должно, чтобы мы смогли покинуть эти места и в покое обсудить сей животрепещущий вопрос, потому что здесь нам покоя не будет.
– Чистая правда, – согласился Фернао.
Ради короля Пенды он перевел чистую правду на фортвежский – хотя если монарх-изгнанник владел альгарвейским, то и по-сибиански должен был немного понимать. Пенда властно махнул рукой, как бы говоря: «Тогда приступай».
Фернао приступил. Корнелю без труда уловил момент, когда лагоанский чародей снял заклятье, отводившее взгляды жителей Мицпы – и окрестностей – от длинной косы, потому что нападающие янинцы, заметив на берегу чужаков, принялись забрасывать тех ядрами.
Получалось у них скверно. Корнелю, привычный к более высоким стандартам, нашел работу янинских наводчиков позорной до жути. Позорной – потому что ни одно ядро так и не упало поблизости, а жуткой – потому что некоторые улетали в воды Узкого моря, где плескалась Эфориель. Фантастически неточный выстрел мог привести к катастрофе столь же страшной, что и фантастически меткий. Если, промахнувшись по Корнелю и беглецам, янинцы накроют выстрелом левиафана, их цель будет достигнута, хотя сами артиллеристы об этом могут и не узнать.