Южный ветер бросал в лицо снег пригоршнями. Маршал поплотнее закутался в накидку и натянул капюшон на лоб. Накидка была сланцево-серая – часть ункерлантской военной формы, но, в отличие от мундира, на ней не было знаков различия. Закутанный в теплое сукно, Ратарь ничем не отличался от прохожих и наслаждался краткими минутами безликости. Очень скоро ему придется возвратиться во дворец, к работе, к осознанию того факта, что в любой миг конунг Свеммель может отправить своего старшего военачальника на плаху.
По окоему площади высились статуи древних конунгов Ункерланта – каменные и бронзовые. Одна статуя возвышалась над другими почти вдвое. Ратарь, не глядя, мог сказать, что высечена она по образу и подобию конунга Свеммеля. Следующий конунг, без сомнения, снесет ее и заменит другой, под стать прочим. А может, снесет, но заменять не станет.
Под скрывающим лицо капюшоном Ратарь резко тряхнул головой, словно его одолевала мошка, но никакая мошка не выдержала бы зимней стужи в Котбусе. Маршал понимал, что с ним творится: его одолевали собственные мысли. Избавиться от них было трудней, чем от мошки, и вреда они приносили больше.
Он вздохнул.
– Пора вернуться к делу, – пробормотал он.
Если он уйдет в работу с головой, у него не будет – он надеялся, что не будет – времени размышлять о конунге Свеммеле как о человеке, даже исполняя повеления Свеммеля-монарха.
Он двинулся обратно во дворец. Вместе с ним на месте развернулись еще двое мужчин в неприметных сланцево-серых накидках, бродивших по площади имени конунга Свеммеля. В буран не так много людей выходило на улицу, чтобы соглядатаи могли остаться незамеченными. Ратарь рассмеялся, и ветер сорвал клубы пара с его губ. Какая глупость – воображать, что он хотя бы на пару минут мог остаться неузнанным.
Едва вступив во дворец, он тут же сбросил накидку. Словно в пику суровому климату ункерлантцы обыкновенно топили свои дома и общественные здания жарче, чем следовало.
Когда Ратарь вошел в собственную приемную, майор Меровек отдал честь.
– Государь мой маршал, вас дожидается представитель министерства иностранных дел. – промолвил адьютант.
Ни голос, ни физиономия Меровека, как обычно, ничего не выражали.
– И что ему нужно? – поинтересовался Ратарь.
– Сударь, он утверждает, что может объяснить это только вам. – Теперь Меровек не постеснялся выказать маршалу, что чувствует по этому поводу: бешенство.
– Тогда, полагаю, мне придется переговорить с ним, – спокойно ответил Ратарь.
– Приведу его, сударь, – отозвался майор. – Не хотел оставлять его одного в вашей приемной.
Если нехороший блеск в его глазах что-то значил, мидовскому чинуше пришлось коротать время в ближайшей кладовке. Адьютант умчался. Вернулся он с разгневанным чиновником на буксире.
– Маршал! – рявкнул тот. – Ваш… ваш подчиненный отнесся ко мне без уважения, положенного заместителю министра иностранных дел Ункерлантской державы!
– Государь мой Иберт, я уверен, что мой адъютант всего лишь стремился сохранить в тайне цель вашего визита, – ответил Ратарь. – Помощники мои порою излишне ревностны в исполнении своего долга, когда меня нет рядом, чтобы остановить их.
Иберт продолжал бросать на Меровека злобные взгляды, но майор словно из камня был высечен. Заместитель министра пробормотал себе под нос что-то, но затем отступился.
– Хорошо, милостивый государь, я оставлю этот случай без внимания. Теперь, когда вы рядом, можем мы уединиться, – он мстительно покосился на Меровека, – чтобы не разглашать государственных тайн?
Отказать ему Ратарь не мог.
– Как пожелаете, милостисдарь, – ответил он. – Окажите честь проследовать за мной…
Он провел Иберта в свой кабинет и запер за собой дверь. Последним, что он видел за порогом, была физиономия Меровека. Маршал понял, что ему придется утешать обиженного адъютанта, но это могло подождать. Он кивнул замминистра:
– И какой же причине мы заперлись здесь?
Иберт указал на карту за столом Ратаря.
– Государь мой маршал, когда весной мы вступим в войну с Альгарве, готовы ли мы защитить свои рубежи от нападения зувейзин с севера?
Ратарь глянул на карту. Булавки с разноцветными головками указывали места сосредоточения ункерлантских войск и – с несколько меньшей точностью – войск Альгарве и Янины. Почти все золотые булавки, которыми обозначались полки изготовившегося к войне Ункерланта, поблескивали у восточной границы. Маршал прищелкнул языком.
– В меньшей степени, чем могли бы, милостивый государь, – ответил он. – Если мы намерены нанести рыжикам поражение, нам потребуется каждый солдат, которого мы сможем поставить под жезл. – Он снова обернулся к Иберту: – Хотите сказать, что нам следует подготовиться к подобному несчастью?
– Да, – сухо промолвил Иберт. – Наши прознатчики и посол его величества в Бише сообщают, что Зувейза и Альгарве, без всякого сомнения, что-то умышляют против нас.
Вздохнув, Ратарь попытался выказать изумление, которого не испытывал.
– Весьма печально, – промолвил он и сам изумился, как много ему удалось недовысказать всего двумя словами. Вернулся домой очередной голубок конунга Свеммеля и, как водится, нагадил на подоконнике. На месте царя Шазли (не самом приятном месте) Ратарь и сам искал бы способа отомстить Ункерланту.
– Что вы предлагаете? – потребовал ответа Иберт почти так же капризно, как его повелитель.
Это был главный вопрос.
– Поскольку вы уверяете меня, что к подобной угрозе следует отнестись всерьез, – ответил Ратарь, – я посоветуюсь со своим штабом и разработаю соответствующий план. А пока скажу, – он снова глянул на карту, – беспокоиться особенно не о чем.
– Как так? – спросил Иберт. – Во время прошлой войны зувейзины были шипом в наших ранах. Что изменится теперь?
– Во время прошлой войны, – терпеливо ответил Ратарь, – они оборонялись. Нападать обыкновенно сложнее. И даже если поначалу чернокожим будет сопутствовать успех… простите мою прямоту, милостивый государь – ну и что?
Глаза Иберта едва не вылезли из орбит.
– «И что?», государь мой маршал? Так-то вы заботитесь о родной земле, что готовы отдать ее голозадым дикарям севера по первому требованию?
– Захватить территорию – одно, – ответил Ратарь. – Удержать – совсем другое. Даже если все обернется против нас, зувейзины не пройдут далеко за довоенные границы. У них не хватит для этого ни солдат, ни бегемотов, ни драконов.
– Это уже будет достаточно скверно, – заметил Иберт.
– Да ну? – удивился Ратарь. – Если мы ослабим армию, которой предстоит нанести удар по Альгарве, мы, без сомнения, об этом пожалеем, потому что это помешает нам разгромить рыжиков. Но когда мы раздавим альгарвейцев, как может Зувейза надеяться выстоять против нас?