– Где ты ее нашел? – спросил Дзирнаву у разведчика, который привел пленницу в лагерь. – Шпионила за нами, как могу догадаться!
– Ваше благородие, она пыталась забраться на хутор впереди… – Солдат махнул рукой. – Мне кажется, она пыталась забрать остатки своего барахла, прежде чем сбежать.
Альгарвейка ткнула в сторону Дзирнаву пальцем.
– Где вы его откопали? – спросила она солдата, который захватил ее в плен. По-елгавански она изъяснялась бегло, хотя и с акцентом. – Я бы сказала, в болоте, но где вы нашли такое здоровенное болото, что оно не выплеснулось?
Подобно большинству елгаванцев, Дзирнаву отличался светлой кожей, отчего Талсу мог наблюдать, как от бычьей шеи ко лбу поднимается румянец.
– Она явная шпионка! – рявкнул полковник. – Явная! Ко мне в палатку ее! – В налитых кровью сизых буркалах вспыхнул недобрый огонек. – Я займусь допросом лично.
Для себя Талсу мог перевести эту фразу только одним способом и даже пожалел несчастную альгарвейку, невзирая на то, что сам не прочь был бы позабавиться с ней. Дзирнаву на своем «допросе» разве что задавит ее насмерть – и все равно ничего нового не узнает.
Через некоторое время из командирской палатки вышел разведчик, который привел пленницу в лагерь. На лице его странным образом смешались похоть и омерзение.
– Он заставил меня прикрывать его, покуда привязывает ее к кровати, – сообщил он и добавил: – Уложив на живот.
Талсу грустно покачал головой. Его товарищи – тоже.
– Зря только бабу мучить, – озвучил он общее мнение. – Особенно такую красотку. Если полковнику только этого и надо, мог бы мальчишкой обойтись.
– Все веселье – офицерам, – заключил другой солдат, – да не всякое, а то, что им по вкусу.
Поскольку поспорить с этим Талсу не мог, он двинулся к передовой. Солдат не успел отойти от лагеря далеко, когда пленница завизжала – судя по тону, не от боли, а от возмущения. Так или иначе, а Талсу это не касалось. Он зашагал дальше.
Когда он вернулся к ужину, оказалось, что за все прошедшее время никто не заходил в командирскую палатку и не выходил оттуда.
– Ты бы слышал, какими словами он меня крыл, когда я час назад только поинтересовался, не нужно ли ему чего, – сообщил Варту.
– Эта рыженькая еще визжит? – полюбопытствовал Талсу.
Денщик покачал головой. Талсу вздохнул. Быть может, женщина поняла, что от криков толку не будет. А может, была уже не в состоянии кричать. Судя по тому, что солдат знал о своем командире, последнее было вероятней.
Талсу отстоял очередь к котлу. Если Дзирнаву решил пропустить ужин ради иных удовольствий, ему это будет только полезно. Из палатки не доносилось ни звука. В конце концов солдат завернулся в одеяло и заснул.
Когда Талсу проснулся следующим утром, в палатке царила все та же мертвая тишина. Когда Варту осторожно поинтересовался, чем господин граф изволит позавтракать, никто не отозвался. С еще большей опаской денщик просунул голову в палатку и тут же отпрянул, зажимая рот руками. Он выдавил единственное слово:
– Кровь!
Талсу метнулся к палатке. Все, кто слышал вскрик Варту, – тоже. Полковник и граф Дзирнаву, голый и уродливый, лежал, наполовину скатившись с кровати. Горло его было перерезано от уха до уха. Кровь пропитывала простыни и землю. Альгарвейки не было и духу; даже следов ее пребывания в палатке не осталось, если не считать обрезков веревки, привязанных к ножкам кровати.
– Убийца! – вскричал Варту. – Это была наемная убийца!
Никто не оспорил его мнения – вслух, – но выражения на лицах солдат были весьма красноречивы. Талсу про себя предположил, что Дзирнаву заснул, притомившись с натуги, пленница освободила одну руку и нашла в палатке оружие, которым и воспользовалась. Вот как ей удалось после этого скрыться, солдат не мог понять. Возможно, проскользнула мимо часовых. А может, в обмен на молчание предложила одному из них то, что Дзирнаву взял силой. Так или иначе, женщина исчезла.
Последнее слово осталось за Смилшу, но высказался он немного погодя, когда они с Талсу уже шагали к передовой:
– Силы горние, да альгарвейцы ни в жизнь не стали бы убивать Дзирнаву. Они ему вечной жизни желать должны были. А теперь нам, может, поставят полковым командиром кого-то поумнее.
Талсу поразмыслил над этим и торжественно кивнул.
Под стоптанными кожаными башмаками Гаривальда хлюпала грязь. Осенние дожди превращали просторы южного Ункерланта в сплошное болото. Весной, когда таял насыпавшийся за зиму снег, бывало еще хуже – хотя крестьянин относился к этому иначе. Погода год от года ничего нового не показывала. Для Гаривальда ливень был частью обычной жизни.
В общем и целом Гариваль был доволен прошедшим годом. Инспекторы конунга Свеммеля пришли и ушли, а печатники вслед за ними не появились. Зоссенцам удалось убрать урожай до начала дождей. Всем надоевший староста Ваддо, застилая крышу свежей соломой, упал и сломал ногу, так что до сих пор ковылял на костылях. Нет, положительно удачный выдался год!
Свиньи тоже были довольны – по крайней мере, погодой, потому что вся деревня превратилась в большую грязную лужу. Еще они были довольны Гаривальдом, когда тот вытряхнул перед ними полную корзину ботвы. Правда, каждая свинья отчего-то считала, что соседке попались самые сладкие листья, отчего над деревней разносились хрюканье и возмущенный визг.
Для кур Гаривальд прихватил зерна. Курам дождь не нравился. Отряхивая мокрые перья, они пытались забиться то в один дом, то в другой. Несколько цыплят носились с квохтаньем по дому самого Гаривальда. Если они будут слишком путаться под ногами у Анноры, та отомстит им, отправив на свидание с колодой и тесаком.
Когда начнутся зимние бураны, всю скотину загонят в дома – иначе животные замерзнут до смерти. Тепло их тел поможет согреться самим крестьянам. А к вони через какое-то время привыкаешь. Гаривальд хмыкнул про себя. Если бы те высокомерные инспекторы заявились зимой, то, заглянув в первый же дом, сделали бы вдох, да и умчались к себе в Котбус, хвосты поджав.
Когда Гаривальд вернулся домой, его сын возился в грязи у крыльца.
– А мама знает, чем ты тут занят? – грозно поинтересовался крестьянин.
Сиривальд кивнул.
– Она меня выгнала. Говорит, ей надоело, что я все время курей гоняю.
– Да ну? – Гаривальд весело хмыкнул. – Верится. Ты и нас с мамой еще как гоняешь.
Сиривальд ухмыльнулся, по ошибке посчитав отцовские слова за похвалу.
Закатив глаза, Гаривальд нырнул в дом. Несмотря на то, что Сиривальд купался в грязи за дверью, куры продолжали квохтать, как заведенные. По полу ползала Лейба, изо всех силенок пытаясь поймать хоть одну за длинные хвостовые перья. Дочурка Гаривальда полагала, что это весьма занимательно; куры придерживались иного мнения.