— Ты ошибаешься, я вижу все. Я видела чудовищ в твоей лаборатории, я видела Малербу, я видела тела на виселицах в Сеферди, я видела фамминов, вынужденных воевать против своей воли. И ты — создал все это. Ты — зло, ты — ненависть, — ответила Ниал на одном дыхании.
— Да, ты — знаток во всем, что касается ненависти, — ответил Астер. Его взгляд был настолько пронзительным, что Ниал вынуждена была опустить глаза. — Ты убила сотни тысяч фамминов, не спрашивая себя, справедливо ли это, только из удовольствия убивать. Ты любила видеть кровь мертвых, текущую по твоим рукам, ты чувствовала себя могущественной каждый раз, когда нанизывала на меч людей и гномов. На твоем черном лезвии жизни убитых. И не надо рассказывать мне о том, что ты не была жестока, потому что я не верю, что это — большое утешение для всех, кого ты убила.
Ниал чувствовала, как эти слова проникают в глубину ее души. И, оказавшись там, прорывают борозду, из которой один за другим выходят все призраки прошлого, все, что она, казалось, похоронила глубоко в своем сердце. Это было правдой. Она любила кровь и убивала из удовольствия.
— Ты не лучше меня! — прокричала она в отчаянии.
— Конечно, но тогда что ты тут делаешь? Ты чувствуешь себя вправе судить и наказывать меня? Ниал, мы живем в мире непрощенных грешников, мы все — чудовища, — спокойно сказал Астер.
Ниал была переполнена гневом. Это существо не смущалось, не сердилось и не испытывало к ней ненависти. Как возможно, чтобы злоба не была плодом ненависти? Что вытекает из здравого смысла? Ниал не удавалось понять и возненавидеть безжалостную холодность этого ребенка, его вечно невинные глаза.
Астер начал ходить взад и вперед по залу, и Ниал следила за его движениями как зачарованная. Солнце за витражом шло по параболе вниз.
— Я видел многих из так называемых героев свободных Земель, все они говорили то же самое: «Мы сражаемся, чтобы освободить этот мир, чтобы дать ему надежду». Я не сомневаюсь, что они в это верили, но все эти ваши выдумки — не более чем попытка найти утешение.
— Надежда на мирную жизнь и на свободу — самое возвышенное желание изо всех, которые может иметь живое существо, — сказала Ниал.
Астер принялся смеяться.
— О, какие поэтичные слова! Никогда не ожидал такого от человека, который, как ты, умеет управляться только с мечом.
Он снова принялся ходить, потом резко обернулся:
— Утешение и ничего другого. Пустые иллюзии, которые развеются при дуновении легкого ветерка. Вы цепляетесь за них, как будто это — вечные истины, как будто нет иной данности, кроме доброты, присущей жителям Всплывшего Мира. Так вот, единственная данность — ненависть. В этом мире веет колдовской ветер, который отравляет души и развращает сердца. Преступность проникает во все, заражает землю. Все пропитано ненавистью, желанием разрушения. Это — единственная истина, которая не может быть опровергнута.
— Я знала невинных людей, — возразила Ниал с отчаянием в голосе. — Люди, которые помогли мне, когда я осталась одна, люди, преданные добру.
— Они были такими только потому, что у них еще не было возможности вести себя иначе. Все разумные существа этого мира добры и милы, пока ненависть, таящаяся в них, не найдет способа проявить себя. — Он остановился и посмотрел на Ниал. — И твой дорогой Лайо, добрый оруженосец, неспособный сражаться, нашел наконец силы убивать.
— Не смей осквернять его память! — выкрикнула Ниал.
— Это не входит в мои намерения, — спокойно возразил Астер. — Я доказываю тебе, что добро эфемерно, а зло вечно. Я много выстрадал, чтобы прийти к этому убеждению, но я принял его. — Астер замолчал на мгновение, а когда снова заговорил, казалось, что ему трудно это делать. — Ниал, я долго верил в то, во что веришь ты. Я — не настоящий полуэльф: моя мать была полуэльфийкой, но мой отец был человеком. В то время смешанные браки воспринимались как позор, женщины, которые запятнали себя этим, были обречены на жалкую жизнь. Моя мать долго пыталась скрыть свою любовь к моему отцу, но когда я родился, правду нельзя было скрыть. Эльфов с зелеными глазами не бывает, Ниал. По приказу старейшины нашего городка мой отец был убит, а моей матери выжгли клеймо, символизирующее, что она потаскуха. Мне было всего три года, когда проявилась моя предрасположенность к магии. Может быть, это произошло в результате смешения двух рас, во всяком случае, я произносил заклинания, говорил с животными, и меня никто этому не обучал.
В те годы магов в Земле Дней ненавидели. Король приказал, чтобы их изгнали, так как он боялся их власти. Так вот, я сразу же был осужден, безо всякого суда. То был случай, чтобы сразу освободиться от двух отбросов общества: незаконнорожденного и шлюхи. Нас вынудили жить в вечной тьме Земли Ночи.
Мы были бедны и никем не любимы. Я — из-за своей внешности и моих удивительных способностей, а она — из-за клейма на лбу. Детство у меня было одинокое, и в этом одиночестве идеал вошел в мою жизнь и воспламенил мою душу. Я всем своим существом верил в то, что этот мир может стать совершенным, что все смогут жить в мире и благоденствии, перестанут страдать, я хотел внести свою лепту в изменение мира. Моя мать смогла отдать меня в обучение к одному магу, и я начал свою учебу. На самом деле этот маг не мог меня научить тому, чего бы я уже не знал, но тем не менее был хорошим наставником. Два года спустя моя мать погибла в одной из многочисленных междоусобных войн.
Я стал магом в четырнадцать лет. Никто никогда не был посвящен в таком юном возрасте. Я до сих пор помню страх и изумление на лицах тех, кто экзаменовал меня в тот день. Они восхищались мной и одновременно боялись меня. Потом я попросил своего учителя отдать меня в обучение к какому-нибудь советнику. Моя мать часто рассказывала мне о них, и я представлял себе в мечтах строгих господ с длинными бородами, запирающихся в зале для обсуждения судеб мира. Я хотел быть таким, как они. Прошло два года труднейших занятий. Я сидел над книгами денно и нощно, ездил в самые отдаленные библиотеки, чтобы овладеть всеми человеческими знаниями. Я мало спал и изнурял себя до исступления магией. Таким образом я и нашел странные отрывки, в которых говорилось о жизни и правлении эльфов, я узнал, что они объединили Всплывший Мир в единое большое государство, в котором был один правитель.
Мне показалось, что это озарение. Восьми царств было слишком много, и восемь правителей — не нужны. Мир нуждался в одном правителе, единственном мудреце, который мог бы управлять и учить добру души людей. Жертвуя собой, он мог бы контролировать весь мир и управлять им по справедливости. Не думай, что именно я хотел быть этим человеком, я не считал себя достаточно мудрым, но чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что это могло бы быть решением, которое принесло бы спокойствие нашему миру.
Я вошел в Совет в возрасте шестнадцати лет, и в этом я был первым. Как только я начал работать советником, я понял, что все было совсем иначе, чем я представлял, но, думаю, ты знаешь это, потому что Совет с тех пор не изменился. Были такие, кто думал об общем благе, но большинство советников были людьми мелочными, зубами державшимися за власть. Они годами только и занимались, что разными интригами и уловками. Я был сильно разочарован, но не отступил. Я изложил свою мысль о едином правителе и навлек на себя гнев большинства в Совете. Мне сказали, что я глупец, что я хочу быть деспотом, подчиняющим своей власти души, но на самом деле они боялись потерять свою власть.