Выйдя из комнаты, Лонерин отправился на поиски. Усталым взглядом он шарил по пустым комнатам, чувствуя себя как рыба, выброшенная из воды.
Перед ним лежал лабиринт коридоров, в котором было легко потеряться. К счастью, Лонерин вышел, подготовившись. Он взял с собой соломинку. Возвращаясь, он использует ее для несложного волшебства, чтобы найти нужное направление, и сможет вернуться в спальню, пока его не нашли.
Первые же поиски увенчались успехом. Он обнаружил, что крыло, предназначенное для просителей, было полностью отделено от тех помещений, которые часто посещали убийцы. Тут был целый этаж, предназначенный только для ухода за Домом, как это называли убийцы.
Кухонные помещения Лонерину были уже знакомы, но в прачечную он еще не заходил. Он случайно попал туда, и ему повезло: в помещении лежало множество черных одеяний.
Он взял самый изношенный плащ, лежавший поверх груды старой одежды. Возможно, плащ собирались выбросить, и его исчезновение не заметят.
Затем Лонерин вышел из прачечной и решительно направился к трапезной. Он знал эту дорогу, потому что один раз ему пришлось прислуживать за столом.
Дойдя до трапезной, он быстро пересек ее, плотно закрыв лицо капюшоном. В углу он нашел выход в коридор. В предыдущие дни он часто с беспокойством смотрел туда. Это было место, где таились секреты, которые ему предстояло разгадать.
Час был уже поздний. Он слишком долго пробыл в прачечной и в крыле, предназначенном для просителей. Оставалось совсем немного времени, чтобы осмотреть Дом, но надо идти. Случай представился удачный.
Он осторожно вышел в коридор, который был слабо освещен несколькими факелами. В коридоре было влажно. Зловонный воздух, пахнущий кровью, проникал в ноздри. По бокам коридора, на равных расстояниях, тянулись плотно закрытые деревянные двери — очевидно, жилье убийц. Лабиринт состоял из нескольких дополнительных коридоров, но Лонерин выбрал главный, самый большой. В глубине слышался грохот, глухой, казалось, исходящий из самой скалы, заставлявший ее вибрировать, как живое существо.
Лонерин двинулся вперед. По мере продвижения шум становился все более ясным и жутким. Это были сливавшиеся в единый крик голоса. Они выкрикивали слова, которые Лонерину не удавалось различить.
У него бешено забилось сердце. Скорее всего, он находился рядом с местом, где происходила церемония жертвоприношения. В памяти медленно всплывали мысли о матери, но Лонерин шел не останавливаясь.
Ему казалось, что коридор неестественно длинный, что цель слишком далека, может быть недостижима. В конце коридора, по которому он шел, появилась точка света, красная, как капля крови.
Он ускорил шаг. Тем временем вопли толпы уже заставляли дрожать стены, заполняли зал и коридор. Наконец он дошел, красный свет обволок, поглотил его. Лонерин остановился.
Он оказался у входа в огромную пещеру, освещенную кроваво-красным светом. Весь зал был заполнен убийцами. Они раскачивались, охваченные мистическим исступлением, кричали, обращаясь к какой-то точке зала.
Огромная статуя из черного кристалла — Тенаар. Черный Бог. И вдали, почти неразличимое, тело человека, прикованного цепями. По груди его текла кровь, медленно капая в бассейн, наполненный красной жидкостью.
Ужасные мысли вертелись в голове Лонерина, а желудок скручивал приступ дикой тошноты, которую Лонерин почти не мог побороть.
«Моя мать. Она сделала это для меня. На ее теле тоже была рана, на груди. Кровь моей матери. У подножия этой статуи».
Он обессилел, завыл, обхватив голову руками. Его вопль смешался с шумом толпы.
Лонерин широко открыл глаза от ужаса. Ему хотелось сбежать, но он был пригвожден к месту этим зрелищем.
Еще один крик толпы, и Лонерин пришел в себя.
«Прочь, прочь отсюда!»
В ужасе он сбежал, не думая, куда направляется. Все коридоры, по которым он бежал, казались абсолютно одинаковыми. Его преследовали глухой шум толпы, запах крови — крови этого человека. Лонерин пробежал еще два глухих коридора, растерялся, почувствовал, что умирает.
Лонерин прислонился к стене. Он был взволнован, воспоминания не давали ему покоя, но он должен прийти в себя.
Он не знал, как оказался тут. Он просто шел вместе со своими друзьями, и все.
— Это страшное место, оно внушает страх, здесь недалеко храм, — сказал один из них. И он решился пойти, чтобы увидеть, насколько он силен, чтобы убедить себя, что ничего не боится.
Лонерин шел впереди всех. Другие смотрели на него, как на слабого. Он переболел тропической лихорадкой, его мать исчезла. С тех пор с ним всегда обращались осторожно. А ему этого не хотелось.
Так, идя впереди всех, он и сам не знал, как оказался тут. Он шел. Знал только, что теперь его ноги уверенно и твердо ступают по земле.
— Мы пришли? — спросил один из них дрожащим голосом.
Никто не ответил, потому что все знали — это храм. То самое страшное место.
Здесь было множество костей, торчавших из земли. От запаха гниения перехватывало дыхание.
— Мне тут не нравится, — сказал кто-то.
Лонерин почувствовал, что должен идти вперед. Другого выхода нет. Он продолжал смотреть на кости, белевшие среди черноты ночи.
Он взобрался на холм и еле сдержал крик. Костей больше не было. Тут лежали настоящие мертвецы, трупы. И потом — этот труп. Черная льняная туника, покрытая кровью, волосы, разметавшиеся по земле, огромная рана, искаженное, белое лицо. Она.
Он кричал, кричал, кричал, пока не сорвал голос.
Через несколько дней, когда он снова смог говорить, ему объяснили, перед ее могилой: «Тот, кто хочет чего-нибудь просить у Черного Бога, идет в храм и отдает свою жизнь. Он получает то, о чем мечтает. Так и поступила твоя мать».
Лонерин встряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Он попытался изгнать из памяти образ своей матери в общей могиле и успокоиться. Он покрылся холодным потом, дрожал как лист, сердце бешено билось в груди. Он чувствовал, что может убить. Если бы он сейчас встретил хоть одного убийцу, то убил бы его своими руками, не задумываясь о своей миссии.
«Я должен вернуться назад».
Но ненависть — старый друг, с которым очень трудно расставаться, и ненависть снова искала выхода, переполняла его.
Лонерин попытался заглушить гнев. Ему следовало произнести заклинание, или же он никогда не сможет вернуться в свою комнату.
Он взял в руки соломинку, но она дважды падала на землю, ее приходилось подбирать. И произнести заклинание ему было трудно. Он не мог вспомнить слова, а язык не повиновался ему.
Он не говорил. Лонерин несколько дней не мог говорить. После того отчаянного крика у него пропал голос. Теперь он кружил возле общего захоронения, или, может быть, возле маленькой могилы, над которой стояла деревянная плита с одним-единственным именем. Он потерялся и утратил дар речи.