Теперь ей остается одно: убить Реклу. Потом она проживет остаток своих дней в лесной чаще, дожидаясь, пока ее поглотит зверь. Так наконец придет к концу ее бесполезная, губительная для других жизнь.

Она никогда по-настоящему не хотела спастись. Это Лонерин хотел, чтобы они спаслись оба, а его желание исчезло вместе с ним.

Дубэ спрятала свое лицо от взглядов Реклы и ее спутника и беззвучно заплакала, зная, что они не увидят этого.

10 ДАР РЕКЛЫ

Рекла не спала. Она в темноте думала о том, как несколько часов назад потеряла голову и избивала Дубэ ногами. Она едва не сорвала задание, и все же в этом воспоминании было что-то приятное. И это же сладостное чувство сейчас не давало ей уснуть. Она прислушивалась к дыханию девушки, угадывая по нему, как она страдает: она ведь должна была страдать, и Рекла знала об этом. Она с удовольствием дожидалась ее стонов.

Рекла не могла даже вспомнить, когда она в первый раз испытала наслаждение от чужих страданий. Это чувство так глубоко укоренилось в ее душе, что она почти забыла, как оно возникло.

Может быть, это началось из-за игры. В Земле Моря, в деревне, откуда она была родом, ей иногда случалось в детстве идти следом за детьми постарше. Они ее не слишком любили, и поэтому Рекла в конце концов стала следить за ними издалека, никогда к ним не присоединяясь. И видела, как иногда — когда они начинали скучать — они расправлялись с каким-нибудь живым существом. Рекла наблюдала за тем, как они отрезали лапы сверчкам или отрывали крылья бабочкам, и слышала их смех.

В этих расправах было что-то, что всегда словно околдовывало ее. Отчаянные попытки жертв убежать, их беспомощность и та живучесть, которую они всегда проявляли, — их упрямое нежелание покорно терпеть пытку, то, как крепко они цеплялись за жизнь, — вот что ее влекло.

Тогда она стала делать то же самое, но одна. И поняла, что для других дело обстояло иначе. Були, Гранда и их друзья забавлялись этой игрой, только когда были вместе; это был групповой обряд. Они смеялись все вместе, все чувствовали себя сильными. Но она не могла быть с ними. По какой-то странной причине она не могла завязать дружбу ни с кем. Рекла была слишком застенчивой для того, чтобы знакомиться с другими, и ее всегда сковывала боязнь оказаться хуже других, сказать или сделать что-то неверно. Но прежде всего это остальной мир не желал иметь с ней дело. Поэтому она всегда молчала, но все каким-то образом узнавали о том, что происходило у нее дома. Ее семью в деревне недолюбливали, и их история была всем известна. Только она, Рекла, еще отказывалась признать правду.

Смотреть на то, как умирают маленькие живые существа, которых она ловила, стало для нее острым наслаждением в одиночестве. Это было ее развлечение. Своей матери она говорила, что идет играть с друзьями. Но это были другие игры, без друзей. Она уходила из дома в те же часы, что остальные дети, но не шла с ними, а пряталась за какую-нибудь разрушающуюся стену или в самый дальний угол лесных зарослей. И там предавалась своим играм.

— Мне сказали, что ты не ходишь с остальными, — однажды сказала ей мать.

Рекла покраснела.

— Мне это сказала мать Були. Когда твой отец узнает, что ты ему врешь, он разозлится на тебя и побьет меня, понимаешь? Веди себя как все девочки твоего возраста и больше никогда мне не лги.

Рекла ничего не ответила. Она никогда не говорила много со своей матерью, Рекла не знала, что ей сказать. Мать для нее была более чужой, чем любая посторонняя женщина. Насколько она помнила, мать ни разу не обняла ее, даже заботилась о ней как-то холодно и отстраненно, словно это был долг, который мать выполняла против своей воли, и если обращалась к ней со словами, то лишь когда советовала не злить отца. А отец был еще хуже. Он был намного старше ее матери, изо рта у него всегда воняло пивом. Он нередко поднимал на Реклу руку, то есть бил ее за какую-нибудь ее выдумку. И как правило, устав чинить расправу над дочерью, он под конец начинал ссориться с женой. Тогда Рекла пряталась в своей комнате и затыкала себе уши, чтобы не слышать криков, которые долетали до нее из-за стены. Потом все внезапно прекращалось. Ее мать, сжавшись в комок, пряталась в каком-нибудь углу, пока отец в очередной раз уходил, чтобы напиться. Дом затихал до следующей ссоры.

Рекла долго не могла объяснить себе поведение своих родителей. Но вот однажды она случайно услышала, как один мальчик говорил о ней другому:

— Все знают, что родители не хотели ее. Много лет назад однажды вечером ее отец изнасиловал ее мать. Та его презирала и отказывала ему, потому что он был старый и пьяница, но вышло так, что она забеременела, и ее семья заставила ее выйти замуж, чтобы скрыть позор.

Когда Рекла услышала, как эти мальчишки вместе засмеялись, она не смогла стоять в тени и ничего не сделать в ответ. Она вышла на открытое место, сжимая кулаки и задыхаясь от гнева, решительно сказала:

— Это неправда!

— А почему тогда они с тобой так обращаются? — спросил в ответ тот мальчик, который говорил о ней. — Ты родилась по ошибке, твои родители не хотели тебя и теперь тоже не хотят. Это знает вся деревня.

Это было уже слишком. Они подрались, и после побоев того мальчишки ей пришлось еще вытерпеть наказание от отца. Слезы затуманивали ее взгляд, но она увидела, как вела себя ее мать: стояла в углу, уперев руки в бока, и смотрела на нее без капли жалости.

И все-таки Рекла не хотела верить тем двоим. Для нее их слова были только ложью.

Ей было нужно немного, но насекомых ей было уже мало. Рекла устала изучать их умирание: эту агонию она уже знала наизусть. Ей было нужно что-то другое.

Она научилась охотиться в одиночку. Охотников в деревне было мало: ее жители были в первую очередь земледельцами и рыбаками, но время от времени то один, то другой из них в праздничные дни для развлечения ходил по соседним зарослям и ловил птиц и мелких зверьков.

Рекла издали наблюдала за ними. Подойти к охотникам она не осмеливалась, да и не хотела. В людях для нее не было ничего интересного, она предпочитала, притаившись, наблюдать за тем, что они делали.

Рекла оказалась способной охотницей. Она двигалась без шума, когда кралась среди травы, и у нее был талант мастерить оружие и ловушки. Вначале ей было достаточно удовольствия от самой охоты. Рекла развлекалась тем, что ловила животных, но, как только видела, что они умирали, теряла к ним всякий интерес. Приносить их домой и есть она не могла: ее отец уж точно не одобрил бы то, что она занимается таким малоподходящим для девочки делом. В конце концов она стала хоронить их с почестями.

Потом она начала ставить ловушки. Теперь она ловила свою добычу живой, иногда наблюдала за тем, как животное пытается убежать из ее умело устроенной западни. А после этого играла с ним.

Это было странное и жуткое удовольствие. С одной стороны, Рекла ясно чувствовала, что делает что-то не то, и даже приходила от этого в ужас. Вид крови был для нее отвратительным, а страдания ее жертв даже вызывали у нее сочувствие. Но именно в этом и была главная сладость: в боли, которую она ощущала в глубине желудка, в отвращении, которое чувствовала к себе, когда пытала для забавы своих пленников, — чувствовать себя сильной и ужасающе злой. Вот что ей нравилось в мучениях этих зверей: она наконец нашла подтверждение тому, что люди шептали о ней в тени. Она плохая, она проклята.