Дубэ почувствовала желание накрыть голову капюшоном, но не поддалась искушению: от капюшона не будет никакой пользы. Она сдержалась и не показала свою тоску и чувство вины. Все это она заслужила.
Лонерин увидел ее не сразу, поэтому Дубэ позволила себе прежнее удовольствие — несколько мгновений рассматривала его так, что он ее не видел. Он двигался не так легко, как обычно, словно боялся этих животных, и по его лицу было видно, что он устал. Дубэ покраснела, опустила глаза и подошла к нему.
Гномы повернулись к ней, а Ильо ободряюще улыбнулся.
Дубэ наклоном головы поприветствовала всех собравшихся и попыталась глядеть только на них, чтобы не встречаться взглядом с Лонерином. Здесь были погонщики драконов и староста деревни, которому Дубэ поклонилась ниже, чем остальным. Затем она почти небрежно оперлась на трость, которой еще пользовалась при ходьбе, потому что чувствовала себя слабой.
Из этого затруднения ее вывел Ильо, который указал ей на одного из маленьких драконов и сказал:
— Мы поедем на кагуа: самый короткий путь проходит по тропам, между которыми нет связи, там могут двигаться только они.
Дубэ впервые видела одного из этих животных вблизи. Они были очень похожи на земляных драконов: такая же чешуя, только меньше по размеру и менее грубая, та же окраска. Но морды не такие вытянутые, а гребни на затылках короче. И главное, у кагуа не было крыльев, и на них была надета сбруя для удобства наездников.
— Перед отъездом надо помолиться нашему богу, — сказал староста.
Рядом с площадкой, на которой они находились, стояла большая деревянная статуя, явно изображавшая земляного дракона. Хюэ опустились перед ней на колени и простерлись перед ней, коснувшись земли лбами. Дубэ последовала их примеру и краем глаза увидела, что Лонерин поступил так же. Староста несколько раз произнес какие-то слова, которых она не поняла.
— Ответьте «Хавас».
Дубэ и Лонерин подчинились.
Хюэ повернулся к девушке:
— Я просил Макхтахара, Бога-Дракона, чтобы он охранял вас в дороге и помог вам достичь конца пути целыми и невредимыми. Твой ответ означал: «Молим тебя».
Он улыбнулся, и Дубэ кивнула.
Все трое поднялись на ноги, а потом сели на своих кагуа.
— Кагуа — младшие сыновья Макхтахара, они произошли от скрещивания нашего бога с крупными речными пресмыкающимися. И очень удобны для долгих поездок.
Действительно, с точки зрения удобства кагуа выглядели ничуть не хуже лошадей, и Дубэ быстро поняла, как без труда держаться прямо на таком животном. Ее мышцы немного болели, но это было вполне терпимо.
— Пусть ваше путешествие будет безопасным и удобным, и пусть вы найдете то, что ищете, — сказал староста перед тем, как попрощаться с ними.
— Спасибо за вашу неоценимую помощь, — ответил Лонерин.
Его голос был хриплым и низким, и Дубэ спросила себя: может быть, он много плакал?
Потом они отправились в путь.
Деревня быстро исчезла из вида — скрылась за одним из первых поворотов. Им улыбались новые надежды, но гибельных пропастей было не меньше, чем надежд.
У кагуа была довольно странная походка: при ходьбе они качались из стороны в сторону, почти опрокидываясь на бок, и из-за этого наезднику было трудно удерживать равновесие. Дубэ благодаря тренировке и тому, что крепко держала поводья, быстро нашла нужный ритм движений. А у Лонерина это не получалось, и он сразу растянулся на спине своего кагуа и побледнел как полотно.
— Не бойся, привыкнешь. Через несколько часов ты будешь в порядке, — засмеялся Ильо.
Лонерин заставил себя улыбнуться, но было видно, что ему плохо. Потом он посмотрел на Дубэ. В первый раз они обменялись взглядами, и это пронзило Дубэ сердце. Она заметила, что глаза у Лонерина опухли, как бывает у человека, который не спал и плакал. От вида этих признаков его слабости ей было больно. Она чувствовала себя виноватой — об этом говорило хорошо знакомое ощущение, будто ее грудь наполнена чем-то жидким. Он долго смотрел на Дубэ, словно предъявлял ей как документ свое осунувшееся страдальческое лицо, а потом переключил внимание на что-то другое.
Весь день они ехали, не говоря друг другу ни слова. Тишину заполнял Ильо. Было похоже, что хюэ — веселый народ и очень любят поговорить. Ильо просвещал мага и девушку насчет природных свойств кагуа, их поведения, рассказывал легенды о том, каким образом эти животные были приручены. Дубэ слушала его неохотно и была довольна лишь тем, что эта болтовня заполняет молчание. Когда настало время поесть, они не сделали привал, а поели в седлах, на ходу. Кагуа были неутомимы, и Ильо, подчеркивая это, долго распространялся о том, как они выносливы и сколько километров могут пройти, не уставая.
Путешественники сделали остановку только вечером, когда уже стемнело.
Ужин был скупым: еду экономили. После него Ильо, как ни странно, мгновенно уснул. Дубэ и Лонерин остались у костра одни. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и Дубэ спросила себя, не стоит ли ей нарушить молчание и сказать, что уже поздно и, может быть, им пора спать.
— Держи.
Она чуть не подскочила на месте, почувствовав, что рука Лонерина коснулась ее плеча. Молодой маг смотрел на нее и протягивал ей флягу. Девушка тут же поняла, что это такое, и ее сердце сжалось.
— Лечебный напиток, ты забыла про него. Жить ты ведь все-таки хочешь.
Дубэ, растроганная этой заботой, смотрела на него, и ее глаза наполнялись слезами. Ее вина зашевелилась у нее в груди, словно что-то ползучее свивалось в петли.
— Лонерин, я…
— Возьми лекарство, и хватит об этом, хорошо? И до завтрашнего дня выпей его, или скоро тебе снова станет плохо.
Дубэ взяла лекарство. Пузырек был согрет теплом тела Лонерина.
— Мне жаль, что я сделала тебе больно, — ты не знаешь, как жаль.
— Я не готов выслушать этот довод. У нас есть общая цель — прийти к Сеннару. Сделаем это, а дальше — конец, каждый сам по себе.
Дубэ вытерла слезы, втянула воздух носом.
— Как хочешь.
— Нет, этого захотела ты. Не пытайся свалить вину на меня.
— Ты прав.
— Уже поздно. Я иду спать и советую тебе сделать то же.
Дубэ только кивнула и сама залила костер водой. В лесу стало темно, и эту темноту наполняло только свистящее дыхание драконов-кагуа. Девушка видела спину Лонерина: он упрямо не желал повернуться к ней лицом. Это действительно был конец. Конец, причиной которого была она сама и которого она добивалась.
Девушка завернулась в плащ и опустилась на постель из сухих листьев и хвороста. Кто знает — возможно, она сумеет освободиться от всего остального так же, как сейчас освобождается от любви к ней Лонерина. Может быть, он все-таки прав, и ее любовь к нему — только попытка утоления другой жажды, желания мучить себя болью, чтобы дать покой слишком многим мертвецам. Может быть, однажды она, хотя бы ценой страданий, сменит кожу как змея и возродится. Эта цель казалась ей неясной и недостижимой.