— Я это понимаю, и мне жаль, что… Я не думал, что вы придете сюда, просто, когда я проснулся, мне захотелось прогуляться.
На лице Сеннара мелькнула улыбка. Потом он махнул рукой и сказал:
— Иногда я бываю слишком суров, — и с трудом сел рядом с могильным камнем — так, чтобы тот был прямо перед ним. — Я прихожу сюда каждое утро. Этот обряд — глупость, я знаю, но он мне необходим.
Лонерин тоже сел.
— Это не глупость. Я прекрасно понимаю ваш обряд.
Сеннар повернулся и посмотрел на него.
— Ты тоже кого-то потерял?
Лонерин кивнул. И сказал:
— Ее могила далеко, я пока не смог вернуться туда. Когда я был ребенком, то очень много времени проводил возле этой могилы, надеясь, что что-нибудь произойдет… Я вернусь туда только после того, как Гильдия будет уничтожена.
Сеннар молчал, и Лонерин молчал тоже. Но молодой маг не смог удержаться и бросил взгляд на могильную плиту. Она была такой же простой, как та, под которой лежала его мать, только здесь был камень, а там дерево. Плющ почти полностью закрывал ее, но имя и дата были хорошо видны. Ниал умерла почти тридцать лет назад.
— Как это случилось? — вдруг спросил он.
Сеннар словно окаменел, и юноша сразу пожалел о том, что задал этот вопрос.
— Очень глупо, по вине эльфов, которые жили на побережье. Сразу после того, как мы прилетели сюда, поездив по этой стране и пережив много приключений, мы приехали к ним. Ниал захотела увидеть своих предков. — Он вздохнул. — Но часто бывает так, что наше представление о чем-то — одно, а действительность — совсем другое. Эльфы — враждебный нам народ, они ненавидят все народы Всплывшего Мира потому, что когда-то давно их изгнали из него. Во время нашего первого путешествия они посадили нас в заточение. Нам понадобились все наши дипломатические способности, чтобы добиться освобождения. Но, когда мы вышли из тюрьмы, нам было приказано больше не появляться в этих местах. Мы соблюдали это условие. К тому же мы начали устанавливать отношения с народом хюэ, и нам стало незачем бывать на побережье.
Сеннар прервал рассказ, опустил взгляд и стал смотреть перед собой.
— Но однажды произошел несчастный случай. Я не знаю, как это произошло, помню о нем только смутно. С тех самых пор, как я стал жить здесь, я ставил опыты — изучал магические возможности этой страны. Ты должен бы уже заметить, что она сильно отличается от Всплывшего Мира.
Лонерин кивнул. Все, что он и Дубэ пережили во время своего путешествия, было странным, необычным, и энергия Отца Леса показалась ему не похожей ни на что из того, что он знал во Всплывшем Мире.
— Здесь духи живут ближе к живым существам; думаю, ты это уже понял. Некоторые из них — души умерших, каким-то образом обитающие на этой земле. Можно слышать, как они кричат по ночам, можно увидеть, как они мечутся среди деревьев, ищут что-то. Другие духи — существа, природу которых я еще и сегодня не полностью понял. Во всяком случае, здесь есть скрытые силы, которые можно использовать в магических целях, и с тех пор как я здесь, я занимался только тем, что пытался понять, что они такое и как ими пользоваться. Именно во время одного из таких исследований, которое я проводил с помощью разных соков, выжатых из растений, и случилось несчастье. Только позже я подумал, что мной, возможно, овладели какое-то странное существо и его дух. Я почувствовал себя плохо, и с каждым днем мне становилось все хуже. Мой ум разделился на две части, как будто кто-то давил на границы моего сознания, говоря мне о мести, гневе и давнем убийстве. Я начал слабеть физически, и после этого события уже нельзя было остановить. Ниал сначала попыталась лечить меня сама с помощью своих малых познаний в магии, потом попросила помощи у хюэ. Но они, можно сказать, величайшие жрецы, почти не знают настоящего магического искусства. А мне тем временем становилось все хуже, я все больше походил на призрака, поселившегося внутри меня. И Ниал решила отправиться к эльфам.
Снова молчание. Лонерин жадно слушал его рассказ, но ждал терпеливо, понимая, каким мучением была для Сеннара эта исповедь.
— Она попыталась договориться с ними по-доброму, но, разумеется, ничего не добилась. Однако она не остановилась, а увела с собой мага-эльфа и насильно привела его в наш дом.
Сеннар провел ладонями по лицу, его спина сгибалась все ниже.
— Ниал заставила его лечить меня. Эльфы знают, как это делать: они живут в симбиозе с этой страной так же, как прежде жили со Всплывшим Миром. Он освободил меня от духа, жившего во мне, но только для того, чтобы бросить меня в ад, из которого мне до сих пор не удается выбраться.
Его голос прервался.
— Эльфы нашли нас, забрали обратно мага и увели нас в свою страну, чтобы судить. Для них то, что произошло, было неслыханным насилием и обидой. Они не пожалели даже Тарика, который был ребенком, и в конце концов увели и его. Я ничем не мог защитить ни себя, ни свою семью. Я был очень слаб, едва держался на ногах, и у меня не было магической силы. Они потребовали, чтобы я расплатился своей жизнью за нашу вину.
Он замолчал. Над поляной повисла тяжелая тишина. Ее нарушали только какие-то тихие певучие звуки, которые как будто служили ей фоном, — песни каких-то мелких птиц, и ничего больше.
— Ниал, чтобы спасти меня, сказала на суде, что вина лежит на ней, что преступление совершила она и что она, а не я должна расплатиться за это. Если бы только у меня была сила. Если бы я был здоров… Я бы никогда не позволил ей это сделать, никогда! Я бы умер, и ничего этого не случилось бы.
В его глазах вспыхнула такая бешеная ярость, что Лонерину стало страшно. Его взгляд был полон чувства вины, которое отпечаталось в нем за долгие ужасные годы одиночества.
— Она сделала все слишком быстро. Ей было достаточно расколоть центральный камень медальона — талисмана могущества, к которому была привязана ее жизнь. Быстрый удар меча, никто не успел вмешаться. Я и Тарик видели, как она упала на землю — без стона, может быть даже не страдая. Мы это видели и не могли сделать ничего! Эльфы смотрели на все совершенно равнодушно и наконец сказали только, что преступник наказан и мы свободны.
Сеннар гневно сжал кулаки. Он чувствовал бесконечное презрение к себе.
— Вначале я хотел бросить все: мне было слишком больно. Но был Тарик, и я, разумеется, не мог бросить его одного. Он стал единственным смыслом моей жизни, силой, позволявшей мне идти дальше. Я хотел дать ему все то счастье, которого он заслуживал: то, что он увидел, было слишком несправедливо.
Старый маг вздохнул.
— Незачем говорить тебе, что и в этом я потерпел полное поражение. Тарик никогда не мог забыть тот день и хорошо знал, что виновен во всем я. Он всегда осознавал это, а я никогда этого не отрицал. Он рос, со временем стал ненавидеть меня, и ненавидел чем дальше, тем сильней. Помимо всего прочего, у меня не было сил на то, чтобы дать ему настоящее образование, чтобы быть для него настоящим руководителем, настоящим отцом. В пятнадцать лет он больше не захотел иметь ничего общего со мной и ушел из дома. Больше я никогда его не видел.