В ванной опять зашуршало. Кошка? Здравствуйте, я ваша тетя — пятый этаж… Птица? Так они давно спят.
Может быть, летучая мышь? Хотя какая, к дьяволу, может быть летучая мышь в центре Москвы, да еще в конце октября? Точно, вампир, с юмором висельника подумал Илларион, вслушиваясь в тишину до звона в ушах.
Оголодал, бедолага, а тут окошко открыто…
Он обнаружил, что стоит, прижавшись спиной к стене уже, возле двери в ванную и дышит через раз.
Из одежды на нем были только трусы, зато в руке обнаружился невесть откуда взявшийся старый добрый револьвер бельгийского производства верный, пристрелянный и безотказный. Револьвер хранился в закрытом на ключ деревянном ящичке в тумбе письменного стола, и было не вполне понятно, каким образом он оказался у Забродова в руке. Ну и дела, подумал Илларион, держа оружие стволом вверх на уровне плеча. Забродов-сан, зомбированный ниндзя в отставке…
Из ванной снова донеслось приглушенное шуршание. Теперь, находясь поблизости от источника звука, Илларион мог с большой долей уверенности определить его происхождение: кто-то лез в открытое окошко, стараясь производить как можно меньше шума. Илларион переступил босыми ногами из-под двери тянуло холодом. Конечно, подумал он, это может быть и кошка… бешеная кошка, вскарабкавшаяся на пятый этаж по отвесной стене для того, чтобы угоститься стиральным порошком. А вот запереть тебя снаружи на задвижку, что ты тогда делать будешь — дверь вышибать?
За дверью раздался негромкий глухой удар и тихое шипение. Илларион холодно улыбнулся одними губами: если это и была кошка, то, во-первых, очень неуклюжая, а во-вторых, какая-то чересчур грамотная: обычно кошки, даже дрессированные, не матерятся. Дверная ручка начала тихонько, почти бесшумно поворачиваться — Илларион отчетливо видел это в полутьме, разжиженной сине-красно-зелеными вспышками рекламы. Привычным усилием воли он отодвинул на задний план и свои озябшие на холодном полу ноги, и свое удивление; для всего этого будет достаточно времени потом, когда этот непонятный инцидент завершится.
Дверь бесшумно распахнулась, скрывая притаившегося за ней Иллариона. Ночной гость не стал снова закрывать, а двинулся прямиком в комнату, изо всех сил стараясь ступать как можно тише. Это трудное дело стоило ему неимоверных усилий — Илларион видел, как он напряжен, по неестественности движений. Наконец, гость добрался до дверей спальни, и его силуэт четко обрисовался на светлом фоне окна. Забродов мгновенно узнал эту громоздкую фигуру с вислыми плечами бывшего боксера и остроконечную стриженую макушку. Удивленно пожав плечами, он попытался засунуть револьвер в карман. Кармана в трусах не оказалось, и во избежание случайностей Илларион перехватил оружие, взяв его за ствол. После этого он протянул левую руку в сторону, нащупал выключатель и включил свет.
Гость стремительно обернулся, мягко присев на полусогнутых ногах и подслеповато щурясь — яркий свет резал его привыкшие к темноте глаза. На всякий случай он выставил перед собой нож, сделав им широкий взмах параллельно полу. Со стороны это выглядело довольно потешно, но Илларион не рассмеялся — во-первых, потому что и сам был хорош в своих трусах и с револьвером в руке, а во-вторых, потому что был зол, — Ну, — спросил Илларион, — и что это должно означать?
— Не подходи, козел, — вполголоса предупредил визитер, — кишки выпущу.
— Глаза-то открой, — посоветовал Илларион, — Давай, давай, они уже должны привыкнуть… Ну, проморгался? Это видишь? — Он показал гостю револьвер. — Бросай свою зубочистку и постарайся объяснить, каким ветром тебя занесло в окно пятого этажа.
— Вот блин, — сказал Репа, неохотно защелкивая лезвие и убирая нож в карман. — И что ты за человек?
Откуда взялся-то?
— Я первый спросил, — напомнил Илларион. — И лучше бы тебе ответить, пока я не позвонил в ментовку.
— Так я и поверил, — проворчал Репа. Он прошел в комнату, включил свет, по-хозяйски огляделся и повалился в кресло, сразу же закинув ногу на ногу. — А ты кучеряво живешь. Не пойму только, зачем тебе столько книжек. От них же одна пыль. Или это дорогие?
«Ах ты, щенок», подумал Илларион.
Он включил свет в ванной и заглянул в открытую дверь. За окном в сырой темноте смутно белела, раскачиваясь на ветру, веревка с узлами. Забродов шагнул в комнату и принюхался, В воздухе явственно ощущался запах алкоголя. Ну, естественно, подумал Илларион.
Трезвый он бы на такое не отважился. Напился и решил покуражиться, отквитаться за мой утренний визит…
Он снова перехватил револьвер, взявшись за рукоятку, и медленно поднял на уровень глаз. Развалившийся в кресле Репа был такой завидной мишенью, что Илларион с трудом преодолевал искушение выстрелить. Со смертью этого бандита мир потерял бы очень немного. Только железная заповедь — никогда не убивать без острой необходимости — удерживала сейчас Забродова от такого простого, не требующего физических и моральных усилий, тысячу раз повторенного, доведенного до автоматизма движения. Нет человека — нет проблемы.
— Встать, — тихо, но резко скомандовал Илларион.
— Да успокойся ты, вояка, — лениво процедил Репа, раскидываясь в кресле еще привольнее.
Илларион большим пальцем взвел курок. Барабан револьвера со щелчком провернулся, и черный зрачок дула уставился бандиту в лоб. Услышав щелчок. Репа мгновенно собрал в кучу свои разбросанные во все стороны конечности и вскочил судорожным движением человека, невзначай усевшегося на раскаленную плиту.
— Да ты чего, командир?! — воскликнул он, задом обходя кресло, словно оно могло защитить его от пули.
— А ничего, — ответил Илларион. — Сейчас шлепну тебя, и весь разговор. Ты зачем сюда пришел?
— Побазарить, — сбавляя тон, сказал Репа.
— С ножом? Это ты санитарам в морге расскажешь.
— Кончай, командир, слышишь? Я же вижу, эта хреновина у тебя заряжена. Еще пальнет, чего доброго…
Учти, братва знает, куда я пошел.
— Чихать я хотел на твою братву.
— Тебя же посадят!
— Да за что, чудак? Ты залез в окно, напал с ножом… Револьвер у меня зарегистрированный, документы в порядке — шлепну и отвечать не буду. А братва твоя скажет: жил Репа, как сявка, и помер, как последний лох… за смертью своей по веревке лез, дурак.
— Бля буду, командир, я побазарить хотел! — плачущим голосом взмолился Репа. Глядя в револьверное дуло, он начисто забыл о том, что собеседник стоит перед ним в одних трусах — именно в таком виде мстительный Репа мечтал застать своего обидчика. Раздетый человек всегда чувствует себя униженным и легче поддается воспитательному воздействию — это Репа усвоил твердо, но в данном случае испытанный прием давления на психику почему-то не сработал.
— Побазарить… — задумчиво повторил Забродов, не опуская револьвер. А почему с ножом и в окно?