— Ничего. Зона штука непредсказуемая. Всякое случается.
— Это правда. Спасибо. — Ладошка слегка сжала мои пальцы и выскользнула. — Ты хороший человек, сталкер Фреон. И всегда был хорошим. Не думай больше о себе плохо.
Я был настолько удивлён, что даже забыл о боли в плече. Хороший… м-да. С какой, интересно, стороны я хороший? Что жену с её новым мужем пристрелил? Что семью свою на корню загубил на той чёртовой работе? Что даже желание моё — дочь из мёртвых вернуть — фальшивкой оказалось, самообманом, от которого до сих пор невыносимо стыдно перед Доктором и самим собой? Рассказать, как стоял я, хороший человек, тогда в Баре, в тени у дальнего столика, пока Хип просила нас, «друзей» Луня, помочь дотащить её смертельно больного мужика до Болот? Похоже, один только Ересь мне правду сказал в лицо, что я просто сталкерок, готовый душу продать за жирный хабар. И почему тогда Фельдшер, идеалист и, по ходу, честный, светлый парняга, руку мне подаёт, искренне улыбается? Почему мне Манон сказала, что я хороший человек? Где она во мне эту самую «хорошесть» рассмотрела? Лунь тоже за своего считал, и Хип мне улыбалась, а ведь скорее всего, да что там, уверен я, что разглядела она меня в том тёмном углу Бара, и узнала, и потом тихо простила… вот и Пенка туда же…
— Не думай о себе плохо, сталкер Фреон. Теперь я поняла, почему ты нужен.
— Да кому нужен-то?
— Нужен. Всё.
Пенка отошла в сторону, и я, повернув голову, увидел семь слепых псов-альбиносов и с десяток тушканов недалеко от костра. Собаки спокойно сидели, временами лениво почёсываясь, щёлкали зубами в короткой белой шерсти, вылавливая блох. А тушканы по очереди взбирались на дерево, и на верхушке из желтоватой хвои уже выглядывали несколько зверьков, заступивших на «вахту».
— Это… откуда войско?
— Белые псы потеряли вожака. Одни разбежались, другие подчинились. Теперь моя стая. Со мной. Защита. Поиск. Охота. Еда. Дорога.
— Э-э… — Фельдшер отвлёкся от врачевания Ереси. — Ты их… ну… лопать будешь, что ли?
— Нельзя есть тех, кто тебе доверился. — Пенка энергично мотнула головой. — Так делают только контролёры, и это плохо. Их нужно заставить считать вожаком тебя только один раз. Потом ты отпускаешь их мысли, но все собаки теперь твои. Они преданы, пока не умрут или пока не умрёшь ты. Тогда они идут искать другого вожака. Доктор сказал, что нельзя есть тех, кто тебе предан.
— Это… наверно, человека из тебя хотел сделать, да? — «Фримен» поинтересовался без подначки, не желая уколоть — это было видно. Фельдшер, поначалу откровенно дичившийся Пенки, теперь относился к ней иначе: немного настороженно, ещё не полностью доверяя, но уже с интересом и дружелюбным любопытством.
— Он хотел, чтобы я понимала людей. Доктор не мог сделать из меня человека. Но он хотел, чтобы я была человечной. Он учил меня этому. А человек не ест тех, кто ему доверился?
— Ну, нет, конечно. — Фельдшер рассмеялся, но вдруг как-то сразу посерьёзнел, отвёл в сторону взгляд. — Хотя… знаешь, если честно, то жрёт. Считай, только этим и питается, блин…
Один из тушканов на дереве вдруг громко взвизгнул, и остальные зверьки, шурша по коре когтями, посыпались из кроны сосны на землю.
— Добыча. Кабан. Охота. — Пенка приподнялась, зашипела, и собаки сразу, как по команде, задрали морды, ловя запах.
— Помочь? — спросил я, потянувшись к оружию, от чего плечо ощутимо кольнуло болью.
— Сиди ты… тебе теперь только с пистолетом воевать. — Фельдшер встал, подхватил автомат. — Разберёмся.
— Нет. Не нужно. Ты помогай Ересь. — И Пенка неожиданно резво, широкими прыжками, несмотря даже на серьёзные «царапины» и сломанное ребро, поскакала к широкой луговине с полёгшей травой. Правая рука, похоже, служила ей не только для боя — отталкиваясь ею от земли, словно костылём, Пенка совершала почти трёхметровые прыжки. Вслед за ней на широких махах неслись псы. На луговине стая остановилась, и от группы альбиносов отделились два пса и скрылись в густом сером ивняке. Пенка тем временем присела, почти скрывшись в траве, залегли и оставшиеся с ней собаки. Меньше чем через полминуты из кустарника донёсся яростный кабаний визг, ивняк захрустел, и…
С холмика у корней сосны было хорошо видно, как из заросшей кустами болотины выметнулись два пса с поджатыми хвостами. За ними, низко нагнув клыкастую голову, с гулким топотом несся молодой, но уже матереющий кабан-чернобылец. Опасная тварь и очень злобная — триста с лишним килограммов сильных мышц, толстых костей и крепкой шкуры, которая на груди и плечах почти не уступает по прочности лёгкому бронежилету. Взрывая мокрую землю заострёнными копытами, кабан уверенно догонял слепышей. Избегая длинных жёлтых клыков, собаки ловко уворачивались от мощных, но немного неуклюжих атак, кабан ревел и крутился, взмахивал рылом, пытаясь поддеть одну из псин, в то время как другая, налетая сзади, наносила короткий злой укус, от чего горбатый, заросший чёрной щетиной зверь резко разворачивался, захлебываясь от ярости. Нет, два слепых пса, пусть даже крупных и злых альбиноса, против такой зверюги были, конечно, слабы — вопрос времени, когда подведёт собаку её сверхъестественное чутьё, по капризу Зоны заменившее ей зрение, — пару раз клыки кабана щёлкали в опасной близости от морщинистых белых шкур. Но псы не просто нападали на зверя — они «вели» его к засаде, а ослеплённый яростью кабан с каждой атакой подходил к спрятавшейся Пенке всё ближе.
Яростный рёв и визг сразу сменились высоким, поросячьим воплем ужаса, когда перед кабаном вдруг поднялась сутулая фигура в плаще. Он развернулся к зарослям ивняка, с уханьем рванул в кусты, но на задних ногах повисли несколько намертво вцепившихся псов, разом выскочивших из засады. Кабан начал крутиться, пытаясь сбросить слепышей, но Пенка, покрыв в три прыжка расстояние до кабана, одним ударом переломила ему хребет. После чего, отогнав собак, несколькими короткими взмахами ладони вскрыла кабану брюхо, покопалась в требухе и выволокла тёмно-красную глянцевую печень, затем ладонь, вооружённая роговой пилой, прошлась по боку добычи, и Пенка легко отделила большой кусок мяса вместе со шкурой. Собаки, до этого смирно сидевшие вокруг туши, разом набросились на добычу. Послышались хруст, влажное чавканье, короткие, злые взлаивания толкающихся плечами псов.
— Всего в Зоне насмотрелся. Но такой охоты видеть не приходилось. — Фельдшер хмыкнул. — Да, брат. За ходку с тобой я столько историй насобираю, что два года возле моего костра не найдётся свободного местечка. Ништяк…
— Это чё?.. Она нам, что ли, мясо несёт? Круто! Щас шашлычка замутим. — Ересь приподнялся на локте, потрогал ватные тампоны в носу, усмехнулся Фельдшеру. — Да всё путём, анархия. Башка уже не кружится. Слышь, Фреон, как насчёт мяска захавать?
— Жить надоело — хавай. Местное зверьё очень рискованно на бифштексы пускать, можно нехило травануться, а то и ласты склеить, — буркнул я, посматривая на гаснущий костёр. Вообще, конечно, насчёт мяска я бы не отказался… сколько лет уже его не пробовал, одну только консервированную бурду и колбасу из хрящеватой, клейкой курятины, что Хорь в НИИ по дешёвке скупал. Однако нельзя… надо бы Пенке мягко объяснить, что чернобыльского кабана люди не едят. Не обиделась бы.