– Да, – сказала она, – перед такой самоотверженностью устоять трудно.

Она пристроила блокнот на капоте и принялась писать.

Почерк у нее тоже был необычный – угловатый, с сильным наклоном влево. Интересный почерк, подумал Илларион, принимая вырванный из блокнота листок.

И женщина интересная. Сколько же ей все-таки лет?

Сначала он склонен был дать ей восемнадцать, от силы двадцать, теперь же ему казалось, что ей никак не меньше двадцати пяти, хотя он ни за что не смог бы определенно сказать, что навело его на такую мысль.

Он заглянул в листок. Там было написано именно то, что он просил написать: имя и номер телефона.

– Оля, – вслух прочел он. – Очень приятно. Я Илларион.

– Илларион? – с некоторым удивление" переспросила она. – Довольно редкое имя.

– Да, – с улыбкой согласился Забродов, – имя не простое. – Самое обидное, что все окружающие всю жизнь мучаются с сокращениями.

Оля на некоторое время задумалась, закатив глаза, а потом рассмеялась.

– Сдаюсь, – сказала она. – Вас действительно ужасно трудно сократить. Имя у вас такое же солидное, как и вы сами. Честно говоря, мне в голову не пришло ничего, кроме булгаковского Лариосика.

Илларион расхохотался.

– А вы молодец, – сказал он. – Большинству моих знакомых не удалось додуматься даже до этого. Так до вечера?

– До вечера, – ответила она. Ответила тепло и как-то очень беспомощно, и Иларион мельком подумал, что эта молодая женщина в совершенстве владеет секретами обольщения. Впрочем, он не имел никаких принципиальных возражений против применения к себе такого оружия – без этого жизнь была бы довольно пресной.

– Мне захватить с собой аптечку? – спросил он.

– О чем это вы? – удивилась Оля.

– О ревнивом муже, – с серьезным видом ответил Илларион.

– Только не говорите, что вы поверили, – улыбнулась она, садясь в машину.

Илларион помахал рукой вслед удаляющемуся «Фольксвагену» и забрался на водительское сиденье своего автомобиля, не сразу поймав себя на том, что улыбается. Балашихин с его туманным предложением сразу отодвинулся на второй план: у Забродова было отличное настроение, и он не хотел омрачать его всякой чепухой.

Когда он запускал двигатель, мимо него, дребезжа ржавым кузовом, проехал старенький фордовский микроавтобус. Проводив его взглядом, Илларион сочувственно покачал головой: автобус просто криком кричал о том, что ему пора под пресс.

Глава 5

Темно-серый «Фольксваген-гольф» нырнул в недра микрорайона и пошел колесить по лабиринту междворовых проездов, лавируя между детскими площадками, чахлыми зелеными насаждениями, скамейками со старушками и стайками играющих на проезжей части детей. В воздухе стоял детский гвалт (еще далеко не все юные москвичи покинули город на лето) и похожий на пулеметную пальбу размеренный стук, доносившийся от перекладин, на которых жильцы окрестных домов выбивали ковры.

«Фольксваген» ехал медленно. Его водитель не совсем хорошо знал дорогу, и ему приходилось вглядываться в таблички с номерами домов, стараясь при этом никого не переехать. Наконец нужный номер был найден, и автомобиль, прижавшись к бордюру, остановился напротив третьего подъезда.

Сидевшая за рулем «Фольксвагена» молодая черноволосая женщина с восточными чертами лица выходить не торопилась: предстоящий визит требовал соответствующей психологической настройки.

Она открыла бардачок и, вынув оттуда пачку сигарет, закурила. Сигарета была дорогая, длинная и тонкая – именно такая, какие должны курить подобные женщины, – но держала она ее по-солдатски, огоньком в ладонь. Званцевская секретарша умела держать сигарету так, как это полагается даме из высшего общества, но сейчас, наедине с собой, она курила так, как это нравилось ей, а не вечно увивавшимся за ней мужчинам, в которых она во все времена видела только более или менее пригодные для достижения своих целей орудия. В остальном же они были для нее просто ходячими спринцовками, начиненными спермой, безмозглыми рабами физиологии, и не более того.

О женщинах она не думала вообще – она их презирала, как низших животных, вроде гиен или крыс с помойки.

Неторопливо выкурив сигарету до конца, она подняла стекло, закрыла прорезанный в крыше лючок, автоматически выполняя программу-минимум для защиты от автомобильных воров, и вышла из машины, аккуратно заперев дверцу.

Стоявшие поодаль подростки обменялись по ее поводу парочкой сальных замечаний и протяжно засвистели вслед, но она не стала оборачиваться. Во-первых, ей было не до них, а во-вторых, она ничего не делала наполовину, а массовый расстрел среди бела дня в ее планы не входил.

Поднимаясь по ступенькам, она посмотрела на часы.

Было начало одиннадцатого – рановато, конечно, но в данном случае это не играло существенной роли.

Она поднялась на восьмой этаж в изуродованном, сплошь покрытом настенной живописью лифте, стараясь не дышать из-за острого запаха мочи, такого густого, что он, казалось, лип к коже, как зловонный туман, и позвонила в дверь, на которой отсутствовала табличка с номером квартиры. Дверь была обита черной искусственной кожей, – одна из тех дверей, которые реклама в последнее время повадилась беззастенчиво называть противовзломными.

Звонить пришлось долго. Звонок был из тех, что в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов считался верхом роскоши: вместо звона он издавал заливистые соловьиные трели и щелчки. , «Где же она раздобыла это дерьмо?» – без всякой эмоциональной окраски подумала Оля о хозяйке квартиры, продолжая настойчиво давить на кнопку звонка наманикюренным ногтем. Соловей заливался не меньше пяти минут, прежде чем из глубины квартиры донеслись шаркающие, спотыкающиеся шаги, и хриплый со сна женский голос недовольно пробормотал:

– Какую суку принесло в такую рань?

Дверной глазок потемнел, и после небольшой паузы щелкнул отпираемый замок. Дверь распахнулась, и Оля увидела заспанную рыжеволосую женщину в наброшенном на голое тело поношенном шелковом кимоно и домашних шлепанцах.

– Ты, Чучмечка? – зевая, спросила рыжая. – Ты что, охренела? Знаешь ведь, что я раньше двенадцати не встаю. Чего тебе?

– Может, ты меня все-таки впустишь? – спросила Оля.

– – Блин, ну и голос у тебя, – снова зевнув, сказала хозяйка. – Никак не пойму, это у тебя от природы или ты уроки берешь?

Она посторонилась, пропуская Олю в квартиру, и заперла за ней дверь. Секретарша Званцева без приглашения направилась в комнату и уселась в свободное кресло, мельком отметив, что квартира со вкусом обставлена, наверняка с помощью дизайнера. Хозяйка, насколько помнила Оля, никогда не могла похвастаться тонким вкусом.

Она обладала недюжинным талантом в том, что касалось ее профессии, в остальном же как была, так и осталась недалекой телкой из провинциального райцентра, приехавшей в Москву по лимиту.