Боевая ведьма и тут оказалась самой сообразительной.
– Ты ищешь девушку, которая отдала закладку? Она у нас!.. Ей хорошо. Много счастья, никаких страданий, никакого одиночества! – сказала она певуче.
– Она перешла к вам? – не поверил Сашка.
Ведьма улыбнулась.
– Рано или поздно это делают все шныры. ШНыр – кузница ведьмарей. А почему это тебя так волнует? Она тебе нравится? – голос ведьмы дрогнул.
Сашке казалось: она шарит по стеклу, отыскивая брешь. Эля у нее на плечах он не видел, но знал, что он здесь – обмотанный серыми бинтами, липкий, мудрый и вкрадчивый.
– А вам какое дело?
– Ты невежлив, – без обиды отозвалась ведьма. – Я пыталась объяснить: если хочешь быть с Риной, отрекись от ШНыра! Отрекись от пчелы! Слова могут быть любыми. Важен маленький нюанс: сердце должно хотеть того же, чего хотят уста.
– Я подумаю… Но вначале хочу поговорить с Риной! Устройте мне с ней встречу!
Ведьма усмехнулась. Перехитрить ее было невозможно.
– Э, нет! Никаких сделок! Если ты с нами – она твоя. Если нет – ступай прочь!
Пока она говорила, еще трое ведьмарей полукольцом приближались к Сашке. Ненавязчиво так. Сашка безошибочно ощутил, что решается его судьба. Чем-то это напоминало охоту собак за курами на даче. Секунду назад все были вроде друзья, курочка и песики, но вот куриная голова уже в лопухах.
Жадный взгляд ведьмы разглядывал Сашкину нерпь. За нее можно получить немало псиоса. И за куртку. И за мертвого шныра. Гай скупиться не будет, раз уж шнырик сам сунулся. Сашка пятился, пытаясь сохранить на лице подобие улыбки. Эх! Не стоило подходить! Теперь по-хорошему явно не разбежаться.
Долбушинский клерк держался впереди. Он подпрыгивал, поигрывал плечами, раскачивался и вел себя как задиристый дилетант. Берсерки держались отрешенно, даже бровью не вели, но Сашка и так видел: если надо – рвать будут зубами.
Ладонь Сашка держал рядом с рукояткой шнеппера. Один выстрел у него есть. А вот перезарядиться он не успеет. Клерк снова стал рваться вперед. Неймется человеку! Сашка намеренно спровоцировал его, качнувшись навстречу. Ушел от размашистого удара и ответил четкой двойкой. Клерк рухнул лицом вперед, не успев понять, что произошло. Мгновенный нокаут. В другое время Сашка бы его подстраховал, но теперь было не до того. Отскочив, он вырвал шнеппер и прицелился в ближайшего берсерка.
– Назад!
Берсерки обменялись быстрыми взглядами. Потом одновременно потянули из-под курток шнепперы и навели на Сашку. На валявшегося клерка оба едва взглянули, но все же Сашка отметил, что берсерков он слегка удивил.
Боевая ведьма укоризненно цокнула языком:
– Может, все-таки передумаешь?..
Сашка отвлекся, и напрасно. Ей требовался визуальный контакт. Пошевелив пальцами, ведьма ударила ладонью по воздуху. Сашка выронил шнеппер и упал. Попытался встать и снова свалился. Небо менялось местами со снегом, а сам Сашка вертелся, будто в центрифуге стиральной машины. А ведьма все шевелила пальцами, точно плела паутину.
Стоя на четвереньках, Сашка видел, как к нему, лениво убирая шнеппер и извлекая из-под куртки топорик, направляется один из берсерков. Тот, что не боксер. Аллея опустела, а единственная гуляющая парочка была так далеко, что казалась несуществующей.
И тут произошло необъяснимое. Берсерк-боксер ударил ведьму. Без размаха, но в полную силу. Одним ударом смел ее с крыши машины, как мешок с мусором. Сашка порадовался, что никогда не встречался с ним на ринге. Класс боя, конечно, несопоставимый.
И сразу же наваждение исчезло. Сашку больше не вертело.
– Бежим! Чего застыл? – заорал кто-то за спиной у Сашки.
За деревьями стояла Яра. Она дернула Сашку за рукав и вместе с ним понеслась по снегу. Первые двадцать шагов Яра волокла его за собой, как трактор. Ее нерпь сияла львом. Потом лев погас, и Сашка побежал сам, потому что Яра в обычном своем состоянии не занималась переноской тяжестей.
Вслед им выстрелили из шнеппера. Сашка увидел, как стальной шарик вспахал березовую кору. Догонял их только один берсерк. Боксер остался на месте, переводя отупелый взгляд со своей руки на валявшуюся на снегу ведьму. Долбушинский клерк слабо ворочался на снегу. Шагов через пятьдесят берсерк стал отставать, оглядываться и вернулся к «Лебедю». Бетонного забора отсюда было не видно. Только деревья, а между ними голубоватый, с грязнинкой, снег.
Яра остановилась. Она была раскосая, раскрасневшаяся от бега, как-то особенно, по-дикому, красивая. Шнеппер она почему-то держала в левой руке, а на правую то и дело поглядывала. На ладони была красная точка.
– Ты ранена? – забеспокоился Сашка.
– Чушь! – Яра быстро спрятала руку в карман.
Сашка вспомнил, как летела с крыши машины ведьма. Странно. Неужели берсерк узнал его в том мальчишке из зала?
– Зачем он ее ударил?
– Понятия не имею! – резко ответила Яра. – Скажи спасибо, я догадалась, где тебя искать! Будто мало нам одной Рины!
Сашка не мог смотреть ей в глаза. Было в них что-то настойчивое, чужое.
– Ты какая-то не такая! – сказал он осторожно.
– Уши, что ли, ослиные выросли?
– Нет. Не выросли… – признал Сашка. Дело в чем-то другом. Но вот в чем? Этого он понять не мог.
Телепортировать невозможно: нерпи у Сашки и Яры разряжены. Обратно они ехали в автобусе, который тащился по пробке к метро так медленно, что Сашка раз пять видел на тротуаре одного и того же человека в смешной рыжей шапке с хвостами, который то отставал, то обгонял их, когда автобус останавливался. Под конец человек в рыжей шапке стал узнавать Сашку и помахал ему рукой.
С Ярой они всю дорогу не разговаривали. Пытались, но безуспешно, как два слепых и глухих человека, которые ищут друг друга на огромном футбольном поле.
Каждое человеческое слово – ключ, открывающий другого человека. Сашкины ключи не подходили Яре, а Ярины – Сашке. У них были разные ячейки и разный рисунок. Сашка думал о Рине. Яра… сложно сказать, о чем.
Рана на ладони давно не зудела. Змейка свернулась вокруг запястья. На морозе она быстро выстудилась и теперь грелась, прижимаясь к коже. Пила пульс, ловя отдаленные удары сердца.
Порой змейка смелела и просовывала узкую головку в синеватую жилку пульса. И тогда Яра начинала слышать мысли Сашки и тех, кто ехал с ними в одном автобусе. Чужие мысли звучали, как лишенное интонаций бормотание. Казалось, их озвучивал гнусавый, страдающий застарелым насморком переводчик.
Яра с Сашкой стояли в конце автобуса настолько близко к стеклу, что видели размытый свет «стопов», когда водитель нажимал на тормоз. Недалеко от них восседала громкая грузная дама. В первобытном обществе она наверняка стала бы «вождихой», потому что и здесь, в автобусе, усиленно всех строила. Рядом, на уступленной ей «восьмушке» сиденья, притулилась худенькая девушка с кокой в руках. В ее глазах застыл немой и вечный вопрос: «И зачем меня родили? Мир такой страшный!»