Я, конечно, понимаю, что широко распространенное по сию пору и, возможно, пребудущее во веки веков отвращение к слову коммунизм является здравой реакцией на жестокости и идиотизм советских диктаторов, которые называли себя – как-как? – коммунистами, видимо, по примеру Гитлера, который называл себя – как-как? – христианином.
Однако мне, как и всем тем, чье детство пришлось на Великую депрессию, все еще кажется очень несправедливым объявлять это слово неприличным только из-за того, что те, кто называл себя коммунистами, были кровавыми преступниками. Для нас это слово означало только лишь возможный достойный ответ на зверства людей с Уолл-стрит.
Кстати, слово социалист дало третье С в СССР, так что и со словом социализм нам следует проститься, как прежде со словом коммунизм, и вместе с ним проститься с душой Юджина Дебса из Терре-Хота, штат Индиана, где лунный свет залил Уобаш [41] . С полей доносится запах свежего сена.
«Пока хоть одна душа томится в тюрьме – я не свободен».
Великая депрессия была временем, пригодным для обсуждения всех вариантов альтернативы зверствам людей с Уолл-стрит. Они неожиданно разорили массу фирм, в том числе и банки. Крах Уоллстрит оставил миллионы и миллионы американцев без денег. Им не на что было есть, не на что купить одежду, нечем заплатить за ночлег.
И что с того?
Это было почти сто лет назад, если считать «подарочный червонец». Следствие окончено, забудьте! Почти все, кто был тогда жив, сейчас – мертвее дохлой кошки. Счастливого социализма в раю!
Что важно, так это то, что днем 13 февраля 2001 года Килгор Траут излечил Дадли Принса от посткатаклизменной апатии. Траут пытался заставить его сказать хоть что-нибудь, хотя бы что-нибудь бессмысленное. Траут предложил ему попытаться сказать «Я клянусь в верности флагу» или еще что-нибудь, чтобы Дадли смог убедиться, что его судьба снова у него в руках.
Поначалу у Принса заплетался язык. Он не стал клясться в верности флагу, он дал понять, что пытается разобраться в том, что сказал ему Траут за последние минуты. Дадли сказал: «Ты говорил, что у меня что-то есть».
«Ты был болен, но теперь ты снова в порядке, и надо столько сделать», – сказал Траут.
«Нет, до этого, – сказал Принс. – Ты говорил, что у меня что-то есть».
«Забудь об этом, – сказал Траут. – Я был не в себе. Это не важно».
«Я все-таки хочу знать, что такое у меня есть», – сказал Принс.
«Я сказал, что теперь у тебя снова есть свобода воли», – сказал Траут.
«Свобода воли, свобода воли, свобода воли, – повторил Принс со странным изумлением на лице. – Я все пытался понять, что у меня такое есть. Теперь я знаю, как это называется».
«Пожалуйста, забудь о том, что я сказал, – сказал Траут. – Надо спасать людей!»
«Знаешь, что я попрошу тебя сделать с этой свободой воли?» – спросил Принс.
«Нет», – ответил Траут.
«Засунь ее себе в задницу», – сказал Принс.
Когда я сравнил Траута, приводящего в чувство Дадли Принса в холле Американской академии искусств и словесности, с доктором Франкенштейном, я, естественно, имел в виду антигероя романа «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мери Уоллстонкрафт Шелли, второй жены английского поэта Перси Биши Шелли. В этой книге ученый Франкенштейн сшил вместе куски тел разных людей. Получился человек.
Франкенштейн пытался оживить его с помощью электрического тока. Результаты, описанные в книге, прямо противоположны тем, которые достигаются в реальности в американских тюрьмах с помощью настоящих электрических стульев. Большинство людей думают, что Франкенштейн – это монстр. Монстра зовут иначе. А Франкенштейн – ученый.
В греческой мифологии Прометей сотворил из глины первого человека. Он украл с небес огонь и дал его людям, чтобы они могли обогреться и приготовить еду, а вовсе не для того, как полагают некоторые, чтобы взрывать к такой-то матери этих маленьких желтых ублюдков в японских городах Хиросима и Нагасаки.
Во второй главе моей чудесной книги, которую вы сейчас читаете, я упоминал о памятной церемонии в церкви Чикагского университета, посвященной пятидесятой годовщине атомной бомбардировки Хиросимы. Я сказал тогда, что не могу не уважать мнение своего друга Уильяма Стайрона, который считает, что бомбардировка Хиросимы спасла ему жизнь. Когда сбросили бомбу, Стайрон служил на американском морском флоте, отрабатывая действия по вторжению на Японские острова.
Но я не мог не сказать еще одну вещь. Я сказал, что знаю одно слово, которое доказывает, что наше демократическое правительство способно грязно, жестоко, по-расистски убивать безоружных мужчин, женщин и детей, убивать просто так, ни по какой военной необходимости, Я произнес это слово. Это было иностранное слово. Это было слово Нагасаки.
Вернемся к нашим баранам. В конце концов бомбу сбросили давным-давно, даже за десять лет до «давным-давно», если считать «подарочный червонец». Что я хотел бы отметить, так это слова, которые вывели из ступора Дадли Принса, известные как «Кредо Килгора Траута». Эти слова не утеряли свою актуальность и сейчас, спустя годы после возвращения свободы воли. Эти слова все еще про нас. Вот эти слова: «Ты был болен, но теперь ты снова в порядке, и надо столько сделать».
Я слышал, как учителя в государственных школах каждый день повторяют школьникам Кредо Траута вслед за Клятвой верности и Отче наш. Учителя говорят, что это помогает.
Один мой друг сказал мне, что на прошлой неделе был на свадьбе, где в конце церемонии священник сказал: «Вы были больны, но теперь вы снова в порядке, и надо столько сделать. Объявляю вас мужем и женой».
Одна моя подруга, биохимик в фирме, производящей еду для кошек, рассказала, как однажды она остановилась в одном отеле в Торонто, Канада. Она попросила портье разбудить ее утром. На следующее утро она подняла трубку, и телефонист сказал: «Вам было плохо, но теперь вы снова в порядке, и надо столько сделать. Сейчас семь часов утра, температура на улице – 32 градуса по Фаренгейту или 0 по Цельсию».
В течение двух недель, прошедших с полудня 13 февраля 2001 года, Кредо Траута сделало для спасения жизни на Земле столько же, сколько поколением раньше эйнштейновское Е=mc² сделало для ее уничтожения.
Траут научил этим волшебным словам Дадли Принса, и он произнес их двум другим вооруженным охранникам в академии. Они отправились и бывший Музей американских индейцев и произнесли их сидевшим там без движения бомжам. Около трети ожившей жертвенной скотины сразу стали ярыми борцами с ПКА. Вооруженные одним лишь Кредо Траута, эти тертые ветераны безработицы градом рассыпались по окрестностям, возвращая живые статуи к жизни, полной смысла, – они могли помочь раненым или, по крайней мере найти себе крышу над головой, чтобы к этакой матери не замерзнуть.