Человек. Друг… Наверное, хозяин. У него тёплые руки, которые умеют восхитительно чесать за ушами и у шеи. Я даже могу позволить себе подставить шею — горло. Которое больше не доверю никому.
Бежать тяжелее, чем всегда; больно дышать. Не всё время, но больно. Обычно я бегаю куда быстрее. Лапы не хотят слушаться, норовят нести меня побыстрее, но больно, больно…
Хозяин, не спеши. Я иду, иду. Бегу. Только не спеши так, мне не угнаться сегодня за конём…
Багровые тени лежали у стен ущелья. Тёмно-пурпурные. Как всегда. Как всегда…
Наконец, ущелье заканчивается, впереди равнина, запах травы, земли. Мышей. Птиц… разных. Все птицы пахнут по-разному. И козявок всяких запахи — эти вообще пахнут совсем не как еда, но их можно есть, если другой еды не добыть. Правда, не всех можно. Зато их гораздо больше, чем, скажем, птиц.
Грибами ещё пахнет.
Человек. Не хозяин, другой. Знакомый запах… Человек пахнет здоровьем! Помощью!
Я лизнул его в руку и толкнулся головой в ладонь. Я всегда так делаю, когда хочу показать, что хорошо отношусь к человеку. Хозяин, давай не станем обижать этого путника, он поможет нам! Я снова стану здоровым, и тогда легко угонюсь за твоим конём.
Звуки человеческих голосов всегда вызывали во мне желание тихонько повыть, но нельзя, нельзя. От воя люди волнуются и сердятся.
А потом хозяин снял шкуру и стал белым и пахнуть немного иначе. Он уходил. Я дёрнулся, но Добрый человек удержал меня… И я понял, что хозяин уходит не насовсем. Просто он тоже хочет, чтоб меня полечили. А лечить, конечно, нужно без посторонних, в кустах, в логове, тогда никто не увидит и не узнает.
Едва ладони человека коснулись моей груди, сразу стало легче дышать.
Перед глазами всё ещё плыли красные закатные тени, когда я, Моран, вынырнул из пересветного небытия. На душе было странно, как иногда бывает в горах, на краю обрыва. Или у моря. Словно замечаешь, что мир, доселе серый и обычный, на самом деле полон красок и красоты. И внутри что-то иногда вспыхивает, заставляя забыть суетную обыденность и хотя бы ненадолго уйти в легенду или сказку. Где нет повседневной грязи, где все люди добры и где никого не убивают. Даже оборотней.
Я приподнялся на руках, оторвав щеку от сырой земли.
Вот ведь странное ощущение! Я помнил кусочек красного дня. Я помнил вулха. Правда, было странно, что вроде бы небольшой кусочек воспоминания захватывал чуть не половину дня. Красный день равняется синему, я слышал это неоднократно. Как же так? Хотя для вулха, наверное, время течёт совершенно иначе, нежели для людей. Но я был вулхом! Точнее, был внутри вулха, хотя и не мог управлять его телом. Но помнил. Помнил его странные мысли, опирающиеся вовсе не на то, что видишь, а на запахи. Для меня, Морана, человека, главным в этом мире были глаза. Мир таков, каким я его вижу. А слух, осязание — всё остальное потом. Вулх же воспринимал мир носом. Закрыв глаза, он вовсе не стал бы слепым; как человек легко может ориентироваться в незнакомом месте с плотно заткнутыми ушами, так вулх, руководимый бездной окружающих запахов, безошибочно смог бы всё то же, что и с открытыми глазами, и ничуть не хуже.
В общем, с минуту я сидел, опираясь на руки, совершенно пришибленный. Потом всё же поглядел перед собой.
На востоке, за ущельем, вставал Меар. Длинные синие тени протянулись ко мне. Синие. Привычные, а не те, что вспомнил я недавно. Впрочем, для вулха как раз красные тени привычнее. Интересно, а вулх на пересвете так же удивляется воспоминаниям человека, как и я, человек? Вот ведь загадка! Что он чувствует, зверь? Что-то ведь чувствует, кому, как не мне знать, что звери вовсе не такие, какими считают их люди?
В следующий миг на меня упало нечто кожаное, больно хлестнув по лицу каким-то ремешком. Мышцы напряглись, и я взлетел в воздух, вскакивая.
Тьма! Вовсе я нюх потерял с этими пересветами, сижу, как торговка на базаре, клювом щёлкаю, вокруг не смотрю.
Совсем рядом на камне сидел седой… нет, не старик, хотя сидевший позади меня мужчина явно успел немало пережить на своём веку. Его возраст назвали бы почтенным. От него не исходило ни малейшей угрозы, и я невольно расслабился. Взглянул, чем же он в меня кинул.
В руках у меня были магические курткоштаны, наша с Тури походная одежда. Это кстати, не люблю оставаться голым. Мужчина, насупившись, глядел, как я одеваюсь. Потом — как я обуваюсь. Потом — как вооружаюсь.
— Всё? — наконец осведомился он.
— Всё.
Вопросы задавать мне совершенно не хотелось.
— Здравствуй, Моран.
— Здравствуй и ты… не знаю, как тебя называть.
— Называй Самиром.
Вот, значит, кто ты такой! Самир, искуснейший лекарь, чьё искусство не поддавалось ни осмыслению, ни огласке — Самир был в мире неизвестен. Считанные люди знали, что он существует. Ещё меньше знали его в лицо.
Унди Мышатник говорил мне, что это единственный человек, который умел лечить оборотней. И лечил. Неудивительно, что он предпочитал сохранять безвестность при таком-то таланте. Другие люди его бы не поняли.
Только теперь я сообразил, что не чувствую ни малейшего недомогания. Боли в груди и позвоночнике исчезли без следа. Я был здоров как… как оборотень. Вот.
— Ты меня лечил?
— Да.
— Спасибо, мастер Самир.
— Не благодари, Моран. Я всегда помогал анхайрам. Так же, как и мадхетам.
Отчего-то я не удержался от вопроса:
— Разве это не одно и то же?
— Нет. Ты — анхайр. Человек-вулх, дитя синего солнца. А твой спутник — мадхет.
Карса! Он знал о ней. Впрочем, чему удивляться? Значит, вот она — разница между двумя знакомыми с детства словами. Я всегда думал, что разницы нет. Анхайры — оборотни Меара. Мадхеты — оборотни Четтана, и превращаются в карс, а не в вулхов. Надо же!
— Самир, — спросил я, — а почему ты помогаешь оборотням? Ведь это не свойственно настоящим людям.
Седой совершенно не изменился в лице.
— Если ты убедишь меня, что анхайры и мадхеты чем-то хуже людей, я обещаю задуматься над этим.
М-да. Ну и ответ! Чем-то речи Самира напоминали мне туманные, полные ускользающего смысла, слова чародеев. Того же Лю. Хотя Самир такой необычный лекарь, что его давно считали кем-то сродни чародеям. Те считали, кто знал, разумеется. И не думаю, что сильно ошибались при этом.
Ладно. Его появление на нашем пути явно не случайно. Что же ему нужно? Или он просто явился, чтоб вылечить меня? Но второе породило бы массу новых вопросов. Например, откуда он знал, где меня искать? Откуда знал, что я ранен? И вообще — зачем ему лечить какого-то анхайра, едва не прирезанного джерхи-где в Диких землях невесть откуда взявшимися там же хорингами?
— Меня послал Лю, — сказал Самир, одним ударом вдребезги разбивая все мои догадки. Как всегда, мелкая деталь, но она объясняла всё. Действительно всё. Лекаря послал Лю.