Не в этом ли главное отличие меня от землеройки?
Я хмыкнул, удивляясь собственным мыслям. Вообще-то странно. Последнее время я стал задумываться о довольно неожиданных вещах, о каких обыкновенно кругами не вспоминал. Я подозревал, что виной всему путь в У-Наринну. И ещё подозревал, что это не последняя странность на пути к Каменному лесу.
Почему-то у меня укрепилось некоторое время назад возникшее впечатление, что я не дома. В смысле — уже давно не в своём мире. Наверное, с той поры, как мы пересекли каньон в Диких землях. С того дня диковины и необычности окружили меня и моих спутников, хотя и привычного по-прежнему встречалось довольно много.
В общем, деревьев таких я никогда не видел, и никогда не слышал о них. Даже Унди Мышатник, который рассказывал мне обо всём на свете, никогда не упоминал о них. О, Смутные дни, неужели я дожил до минуты, когда познал нечто такое, о чём старина Унди даже не подозревал?
Если так, то можно считать, что я не зря прожил жизнь. Даже такую бестолковую, как жизнь анхайра.
Я ухмыльнулся. И взглянул на синеющий в небе Меар сквозь корявые ветви ближайшего великана. Великан ронял к земле шуршание кроны на ветру. У подножия ветер почти не ощущался, но там, на высоте, с ним приходится считаться. Тому, конечно, кто бывает на высоте.
Задрав голову, я рассматривал дерево. Интересно, его плоды съедобны? Вдруг они вкуснее плодов многодрева? Вот бы попробовать.
Я вспомнил пир в самом начале пути, вскоре после переправы через Юбен и первого пробуждения на берегу Слезы Великана, затерянного лесного озера. С сожалением вздохнул. Жаль, остальные плоды пропали в Запретном городе. Тури, кажется, даже не полакомилась. А могла бы.
То, что я сперва принял за соринку в глазу, оказалось стремительно падающей с высоты точкой. Точка росла прямо на глазах.
Я невольно попятился. Что это? Плод, что ли, чья-нибудь добрая душа мне сбросила?
А падающий с высоты вдруг развернул широкие крылья, и падение его перешло в плавное планирование. Вот джерхова сыть, да это же какой-то зверь! Вроде белки-летяги! Только покрупнее.
Вон, ещё двое прыгнули. Сейчас тоже крылья-перепонки расправят. А они здоровые! Больше собаки. Тьма, да они больше вулха!
Я мигом соскочил с Ветра и взялся за арбалет. Извлёк очередной колчан со стрелами — один я успел расстрелять во время стычки с вильтами. Наложил стрелу.
Самый проворный летун коснулся земли спустя мгновение, молнией просеменил шагов тридцать, и оказался рядом со мной быстрее, чем я успел хоть что-нибудь предпринять. Корняга проворно, как куница, соскочил с привычного насеста и канул в высокую траву. Ему хорошо, он маленький.
Летун застыл от меня в каких-то двух шагах. Больше всего он был похож на Чистого брата, закутанного в плащ. Только не лиловый, а тёмно-коричневый, и без капюшона. Продолговатая голова, поросшая редкой шерстью, стоящие торчком уши, как у вулха, громадные выпуклые глаза с неожиданно крохотным яблоком и совершенно неразличимым зрачком, еле намеченный нос и приоткрытая пасть, в которой больше всего притягивали взгляд длиннющие верхние клыки.
Джерх на динне! Да это вампир! Я видел их изображения на живых картинках хорингов в Хадасе. Только там они не прыгали с исполинских деревьев — картинки рассказывали о нападении тройки вампиров на лошадь, и о танце, смысл которого от меня ускользал.
Два других вампира приземлились невдалеке и бросились ко мне. Интересно, они всегда нападают тройками?
Люди о вампирах болтают всякое, но в большинстве своём это выдумки. Начнём с того, что это никакие не ожившие мертвецы, а существа из плоти и крови. Которые кровью и питаются, только не своей. Эдакие гигантские ненасытные комары. Унди мне о них когда-то рассказывал, даже не знаю зачем. Именно он научил меня не бояться вампиров. Вернее, бояться не больше, чем, скажем, диких карс. Или не больше, чем других оборотней.
Ветер всхрапнул и оскалил зубы. Я коротким расчётливым движением сбросил с него двумех и сумку. Отобьётся. С такими подковами, как у него, можно от стаи вулхов отбиться… некоторое время.
Первый вампир зашипел, приседая, и вдруг швырнул в меня маленький огненный шарик. Я был не готов, и потому не успел увернуться. Шарик коснулся магической куртки и с тихим хлопком исчез. Слабый запах палёной кожи толкнулся в ноздри, но тотчас же растворился в нахлынувшей волне запахов степи.
И ещё я вдруг остро почувствовал, что здесь не обходится без магии.
Ещё два шарика полетели в меня; один отразила хорингская одежда, а второй задел кисть левой руки. Тьма! Я вскрикнул от острой боли — ладонь словно огнём опалило. Шарик был горяч, как головешка.
Коротко тренькнула арбалетная тетива; ближний вампир проворно нырнул, уходя от стрелы, к самой траве. И тут же из травы, из самой гущи на него сиганул взъерошенный тёмный клубок, похожий на разъярённого ежа или на ожившую вязанку хвороста.
Корняга! Вот это смельчак. Хотя, что ему бояться вампиров — крови у него не хватит, чтоб насытить захудалого комаришку, не то что эту троицу. Но обожжённая рука сразу же подсказала мне: есть Корняге чего бояться. Горячих шариков. Огня врунишка-пень боялся панически, и я его прекрасно понимал. Ведь несмотря на сходство с людьми, он оставался во многом деревом, а у деревьев нет злее врага, чем огонь.
На второго вампира набросилась тенью возникшая из травы карса. Настроение у меня резко повысилось, и я, выпустив ещё одну стрелу, от которой третий летун увернулся, достал левой, повреждённой рукой ыплыкитет. Поглядим, сумеешь ли увернуться от этого!
Костяное кольцо, к которому были привязаны восемь крепких шнурков с грузиками-камешками на концах, удобно легло в ладонь. Арбалет я пока бросил.
Судя по всему, у карсы дела пошли великолепно, она даже не шипела, противник же её верещал, как пойманный заяц. Что с Корнягой, я разобраться не успел, некогда было.
Ыплыкитет раскрутился, словно диковинный паук, и, хаотично рыская из стороны в сторону, прянул к вампиру. Тот бестолково дёрнулся направо-налево, но потерял драгоценные секунды, и кольцо коснулось его, а грузики на шнурках вмиг оплели-спеленали, будто младенца. Вампир, не в силах пошевелить ни руками, ни ногами, неловко рухнул на траву. К моему удивлению, он молчал.
Со вторым карса уже разделалась. Острый запах свежей крови опьянил даже меня. На то, что осталось от вампира, у меня не возникло желания смотреть.
А вот пню пришлось туго. Проворный, как ласка, противник быстро стряхнул с себя Корнягу, отпрыгнул на шаг, и метнул прямо в переплетение сучков-корешков огненный шарик. И сейчас Корняга горел, как полено в костре, вопя при этом на всю округу.
Ругаясь, как настоящий рив, я склонился над двумехом, выгребая оттуда содержимое. Вот и фляга; вышибив деревянную пробку, я опрокинул её над несчастным Корнягой. Вода полилась из горлышка, огонь зашипел, и несколько клубов едкого дыма пыхнули от пенька во все стороны. Тряся флягу, как погремушку, я заставлял воду рассыпаться в мелкий дождь. Но вскоре вода иссякла. Тогда я схватил шкуру, в которую были завёрнуты ножны Опережающего, и с размаху набросил её на Корнягу. Потом навалился сверху и принялся колотить-хлопать по шкуре руками, надеясь сбить пламя.