– Деньги и пистолет я вынула перед этим из ваших карманов.
– Спасибо. С пистолетом пока ничего не надо делать, им займусь я, во всяком случае, не сушите его на печке.
– Знаете, я его разобрала, протерла и смазала. Так что он в полном порядке. А вот с деньгами не знаю как поступить. Не развешивать же их на бельевой веревке во дворе?
– Лучше и банковскую упаковку не трогать, – попросил Глеб Софья улыбнулась.
– Могу вас порадовать: брат сказал, что вам можно выпить и хорошо поесть.
И Глеб сразу почувствовал, что действительно., неплохо было бы перекусить. Ведь в последний раз он ел бутерброды, сидя в машине, сутки назад.
– Я бы не отказался.
– Тогда подождите немного. У меня все готово, осталось только разогреть.
Софья поднялась, в распахнувшихся полах блестящего шелкового халата мелькнуло смуглое бедро. Она быстро вышла, чтобы через пятнадцать секунд вернуться, катя впереди себя сервировочный столик с едой и выпивкой.
– А сигареты есть?
– Есть. Разве вы не чувствуете, что в доме прокуренный воздух? Брат всегда, как придет, начинает читать мне морали по этому поводу.
Глеб только сейчас заметил, что на нижней полке передвижного столика стоит большая пепельница, а в ней зажигалка и пачка сигарет.
– Прежде чем есть, я покурю.
– И я с вами за компанию.
Глебу хотелось подняться, предложить сигареты женщине, щелкнуть зажигалкой. Но он понимал, что это глупое желание. Он еле шевелит руками-ногами, к тому же не одет, и подобная галантность в данном случае будет выглядеть смешной. И он смирился, что ухаживать будут за ним.
Они закурили Софья пододвинула кресло и пересела в него, поближе к столику и к раненому Федору Молчанову. Глеб посматривал на свою собеседницу сквозь голубоватую струйку табачного дыма, а она время от времени бросала такие же испытующие взгляды на Глеба.
– Хотите, я отгадаю, Федор, о чем вы думаете? – сказала Софья, выпуская дым колечками.
– Попробуйте.
– Вы думаете, сколько мне лет.
Глеб кивнул.
– Я могу вам ответить. Мне тридцать шесть лет.
И еще вы думаете, что я несколько странная женщина.
Живу одна в большом доме и, наверное, мне скучно и поэтому я…
– Вот об этом я не думаю. Вопрос о возрасте вы угадали, а… – Глеб смолк.
– Знаете, Федор, я, наверное, такая же авантюристка, как и вы. Мне в жизни чего-то не хватало. Может быть, какого-то интереса, может, опасности, может, еще чего-то. И я надеялась, что все это обрету, сотрудничая и поддерживая в общем-то дружеские отношения с Федором Филипповичем.
– И что, сбылись надежды? Обрели то, что искали?
Софья покачала головой.
– Хотелось бы, но увы…
Сейчас, когда рана не ныла, Глеб успокоился, он смог рассмотреть хозяйку.
«А она красива, даже чертовски красива. В ней нет молодости, но есть то очарование, которым привлекают зрелые женщины, прошедшие через все, видевшие и плохое, и хорошее, научившиеся разбираться в мужчинах, отличать правдивую фальшь от искренней лжи и никогда их не путать, женщины, знающие себе цену».
– Лучше давайте выпьем, Федор, – сказала Софья, открыла начатую бутылку армянского коньяка и налила в пузатые бокалы.
– А кофе у вас есть?
– Кофе уже сварен. Но я думаю, пить кофе вам не стоит. Пока не стоит.
– Мне кофе никогда не вредит, тем более хороший.
– Что ж, могу принести.
Софья шевельнулась в кресле, но не встала, а лишь забросила ногу па ногу.
Глеб только сейчас увидел, что она в туфлях на высоких тонких каблуках. И эти туфли, и этот длинный шелковый халат с поясом, на котором болтаются немного смешные кисточки, и черные поблескивающие волосы, схваченные массивным костяным гребнем, и темные брови, и накрашенные губы действительно делают женщину, сидящую перед ним, очаровательной и манящей.
Софья подняла свой бокал.
– За удачу выпьем?
– Нет, давайте выпьем сперва за вас, – предложил Сиверов.
– Вы так осторожно вставили слово «сперва»…
– Наверное, каждый раз, когда вы оказываетесь за столом, кто-нибудь да предлагает такой тост.
Софья кивнула, подалась немного вперед, бокалы соприкоснулись, и она немного ребячливо подмигнула Глебу.
Выпив коньяк, Глеб взялся за еду.
Только положив в рот первый кусок холодной телятины с долькой огурца. Сиверов понял, насколько он голоден. А Софья смотрела на него так, как жена смотрит на мужа, вернувшегося с работы, или мать на сына. В ее взгляде была забота, смешанная с родственным чувством. Глеб слегка смутился под этим взглядом.
– Что вы на меня так смотрите? – спросил он.
– Мне интересно.
– И чем же я вам интересен?
– Вообще-то интересен любой человек. Просто я мало с кем общаюсь. Я же живу одна…
– Так уж и одна! – лукаво обронил Глеб.
– Естественно, не так уж и одна. Не в скиту ведь, не на острове. Приходят ко мне гости, разговариваем, играем в карты. Смотрим телевизор, пьем, танцуем. Иногда и я хожу в гости.
– А не скучаете вы одна в доме?
– Случается, скучаю. Но ведь скучно бывает и в квартире, полной людей.
– Это правда, – согласился Глеб. – Я имел в виду даже не скуку, я имел в виду одиночество.
– Знаете, я давно поняла, Федор, одиночество – это удел всякого умного человека.
– Да, вы правы, – Глеб поддерживал светский разговор, с интересом наблюдая за женщиной. – Умному всегда тяжело найти собеседника.
– Мы говорим так, будто имеем право причислять себя к числу избранных. Будто мы с вами великие мыслители.
– Ну да: Платон, Сенека…
Софья от коньяка немного оживилась, ее щеки порозовели, движения стали еще более уверенными и спокойными.
– Как вам здесь живется? – спросил Глеб.
– Здесь – это где? – уточнила Софья, взяла бутылку и вновь наполнила бокалы. – В этом доме?
– В Калининграде.
– По-моему, как и везде. Есть свои проблемы.
В принципе, мы живем как на острове – встречаем и провожаем корабли.
«Да, корабли я видел, правда, не встречал и не провожал», – подумал Глеб, вспоминая, как плыл по каналу на дюралевой моторке, гребя обломком весла.
– Раньше здесь было веселее, – продолжала женщина, – большой портовый город, янтарь и все такое прочее. Правда, много контрабанды..;