– Мы с мужем были на приеме, вы даже не представляете, где, – сообщила она Соне.
– Где ты была сегодня, киска? У королевы у английской, – рассеянно пробормотала Соня.
– Откуда вы знаете, что мы были на приеме у английской королевы? – удивилась жена чиновника. Она с удовольствием называла бы Соню «милочка». – Я долго думала, в каком костюме мне идти, и в каких перчатках, и в какой шляпке… и в итоге я была лучше всех!..
– Лучше королевы? – невинно поинтересовалась Соня, боясь расслабиться и назвать Крысу Крысой.
Крыса еще некоторое время беседовала с Соней на тему «я и английская королева», Соня кивала, улыбалась, затем, извинившись, ответила на звонок.
– Сонечка, ты можешь говорить? – спросил Князев. – Я скучаю по тебе, Сон…
Соня услышала странный резкий звук, и связь прервалась.
– О! Авария! – доложила Крыса, мгновенно обернувшаяся к стеклянной стене. – Машину вынесло прямо на парковку!
– Это мне по поводу выставки звонили, – пояснила Соня, удивляясь так быстро приобретенной привычке оправдываться, и повернулась к стеклу, следуя за Крысиным взглядом. Ничего не увидела и, неловко встав из-за стола, пошла через зал, медленно, как во сне.
– Куда это она? – спросила Крыса Алексея Юрьевича, блеснув любопытными глазками.
Медленно, как во сне, Соня спустилась по ступенькам вниз (ступени были неудобные – больше, чем на шаг, на каждом шаге приходилось немного подпрыгивать), как во сне, подумала: «Какой все же странный дизайн – эти зеленые рейки на стеклянной стене», медленно прошла через парковку, и чем яснее она понимала, что это не может быть он, тем быстрее шла. Дойдя до середины парковки, она все еще не смогла ничего разглядеть, но отчего-то совершенно уверилась, что это не может быть он. И, повторяя про себя «это не он, не он, не он», Соня внезапно, словно проснувшись, кинулась вперед.
Это была странная авария, потому что оба водителя уверяли, что виноваты. Водитель «Волги», старый человек с тонким лицом и длинными завязанными в хвост седыми волосами, утверждал, что он превысил скорость, не разглядел «ягуар», и его понесло на скользком асфальте. У водителя «Волги» была разбита правая рука. Водитель «ягуара» говорил, что, выезжая с парковки на шоссе, задумался и не посмотрел налево. В общем, «дорога в момент ДТП была влажной, видимость ограничена, освещение искусственное, виновным в совершении ДТП считаю себя» – так написали оба в объяснении в ГАИ.
«Ягуар» получил боковой удар, от удара стекло вывалилось в салон, повиснув над водительским местом. Князев, которого бросило сначала назад, потом к рулю, затем опять назад, все три раза проехался лицом по краю стекла и теперь стоял, опершись на капот, весь в крови. И уверял, что у него нет никаких претензий к старому человеку с тонким лицом и длинными завязанными в хвост седыми волосами.
Вместо лица у него был сплошной поток крови, и Соня, захлебнувшись от ужаса, бросилась к нему, но, не успев прижаться, стала тихонько оседать вниз, и Князеву пришлось ее подхватить, а старому человеку с тонким лицом пришлось дать понюхать нашатырь – обоим.
– Кровь, – прошептала Соня, – кровь…
– Да ерунда, царапины, – морщась от боли, сказал Князев, – это порезы, неглубокие, от них всегда много крови. И висок рассечен, больше ничего. Успокойся…
Боясь дотронуться до окровавленного лица, Соня гладила Князева по голове и вся была в его крови, словно сама три раза проехалась лицом по стеклу.
– Она от вас уходит, – резко сказал Князев, Соня не поняла, кому.
– Куда уходит? – поинтересовался Алексей Юрьевич. Головин стоял позади, смотрел исподлобья, не узнавая
Князева, и выглядел как дзюдоист перед боем – покачивался на носках, ссутулившись и слегка наклонив голову. Соне на секунду показалось, что за словами Князева последует удар, но Головин проронил почти не разжимая губ:
– Мы, кажется, прежде не встречались…
– Встречались, – ответил Князев. Соне опять показалось, что сейчас последует удар, но Князев сквозь зубы повторил: – Мы встречались.
Мужчины вели себя одинаково, не смотрели друг на друга, смотрели на Соню, словно каждый из них не существовал друг для друга сам по себе, а их взаимодействие было возможно только через нее. Соня замерла между ними, чувствуя себя почтовым ящиком, синим, с прорезью для писем, – наглухо закрытой… Все еще будучи синим почтовым ящиком, она вдруг нервно хихикнула, и муж и Князев взглянули на нее так зло, что ей опять показалось, что за этим последует удар, но на этот раз оба ударят ее.
Сверху, с застекленной площадки, за сценой на парковке наблюдали несколько пар, среди них юбиляр, почетный друг Академии Всеобуч, и довольная, будто получившая дорогой нежданный подарок, супруга юбиляра в сером шелке с серой меховой опушкой.
– Вот что значит иметь жену на десять лет моложе себя, – с поучительной интонацией во всеуслышание заметила супруга юбиляра, жадно разглядывая мужчин на парковке, похожих на мальчишек-первоклассников, выясняющих отношения из-за машинки. А затем, посмотрев на своего мужа, добавила: – А уж на восемнадцать тем более.
Такая точность формулировки означала конкретное обвинение, и чиновник сильно смутился, но сделал вид, что его супруга просто высказывается по теме, и согласно кивнул:
– Конечно, дорогая.
«Вот дура, совсем потеряла голову…» – насмешливо подумала супруга юбиляра. Но… этот герой-любовник, в черных джинсах и распахнутой куртке, – молодой, фактурный, такой по-мужски обаятельный, и не захочешь, а вспомнишь, как сама бежала, раскинув руки, бросалась в объятия, прижималась лицом… Ректор Головин, безусловно, проигрывал ему как мужчина, решила супруга юбиляра, – так, серая мышь в дорогом костюме, очень серьезная серая мышь… Хотя и он выглядел вполне интересным – добившийся успеха элегантный господин в длинном пальто, накинутом на безупречно отглаженный костюм, весь спокойствие и достоинство… В общем, супруге чиновника нравились оба, и муж, ректор Головин, и любовник, неизвестно кто, но очень хорош собой.
– Ваша жена вас не любит, она любит меня, – не вытирая стекающую по лицу кровь, сказал Князев. – Простите.
– Так она к вам уходит? Надеюсь, не прямо тут, на парковке?
Головин взял Соню за руку, повел к машине.
…Откуда, из каких глубин подсознания взялся в ней этот первобытный ужас преступной жены, почему Соня так покорно пошла за своим мужем?..
– Все, теперь все, – на прощание оглянулась Соня, – ты поезжай в Москву, а я завтра к тебе приеду. То есть прилечу. Встретишь меня в Шереметьево…
А откуда, из каких глубин подсознания взялось в Князеве это первобытное чувство: муж – хозяин своей жены, почему он позволил Соне уйти?..
Вот если бы Головин ударил Соню, или закричал, или оскорбил, это было бы мило с его стороны, потому что тогда Князев мог бы забрать ее сразу же, сейчас. Но Алексей Юрьевич так напряженно обдумывал ситуацию, словно его мозг автоматически перешел в аварийный режим, – ну что же делать, если его «рацио» настолько преобладало над эмоциями, что даже закричать он не мог, даже ударить Соню? Для начала ему нужно было определить, что больше – боль унижения или невозможность жить без нее. Логика говорила, что унижение больше, он быстро прикинул – КАК он будет без нее, и получилось, что вполне МОЖНО.